— За века путешествия «Годспид» многое приобрел. Но многое также было потеряно и забыто. В том числе это. — Он показывает рукой в сторону открытого люка. — Мы думали, что у нас под ногами находится еще один уровень корабля. Мы ошибались. Это не уровень. Это спасательный шаттл. За этим люком есть еще один капитанский мостик. Весь уровень может отсоединиться от «Годспида» и доставить нас на Центавра-Землю, наш новый дом.
Оглядываюсь вокруг — все глаза прикованы к Старшему.
Откашлявшись, он подробней объясняет, как работает шаттл. Поколебавшись секунду, все же рассказывает и о возможной опасности, о предупреждениях Ориона.
— У плана есть недостатки. — Эти слова заставляют меня вскинуть голову. — Запустив шаттл, мы оставим «Годспид» здесь. Я знаю, что этот корабль всегда был вам домом. Мне — тоже. Но «Годспид» не в лучшем состоянии. Он не предназначался для бесконечного использования. На криоуровне много места, и мы втиснем туда все, что получится. Возьмите с собой самое необходимое. Что-то придется оставить.
Старший жестом подзывает Барти и сам отступает на несколько шагов назад, чтобы все внимание обратили на того.
— Я тоже хотел кое-что сказать, — начинает Барти через свой вай-ком. — То, что рассказал вам сейчас Старший, правда. Я был сегодня в этом шаттле и видел все своими глазами. И о том, что нужно оставить, он тоже правильно сказал. И… — Он с трудом сглатывает. — Меня придется оставить тоже. «Годспид» — мой дом. Я не хочу другого. Я остаюсь. И если кто-то хочет остаться здесь со мной — пожалуйста.
У меня отпадает челюсть. Оглядываюсь, ожидая, что люди удивятся или отнесутся скептически, решат, что Барти не в себе… Но не все… так считают.
Многие, похоже, согласны.
Они выбирают стены.
— А можно? — кричит кто-то.
— А это безопасно?
— Это самоубийство, — бурчу себе под нос, но ответить вслух смелости не хватает.
Старший пересекает пруд и подзывает к себе какую-то девушку. Она кивает и что-то говорит ему, то и дело кидая взгляды на Барти и толпу за спиной.
Наконец Старший снова обращается ко всем:
— Ученые считают, что корабль сможет функционировать еще по крайней мере в течение одного поколения. Может быть, и неопределенное время, если поддерживать биосферу и экономить энергию.
В толпе вспыхивают разговоры. Старший поднимает руку… и все тут же замолкают.
— Это важное решение. Что бы вы ни решили сейчас — пути назад не будет. Выберете вы остаться или улететь — ваше решение будет окончательным.
Он делает глубокий вдох.
— Но это будет ваше собственное решение.
71. Старший
На исходе дня Эми все-таки припирает меня к стенке на уровне хранителей.
— Ты же это не всерьез?
— Я не могу заставлять их лететь. — Отвожу плечи назад, пытаясь хоть немного расслабить напряженные мышцы.
— Это самоубийство! «Годспид» вечно не протянет — несколько поколений, и они все вымрут!
— Мы с Барти это обсудили, — говорю я, падая на один из синих пластиковых стульев, которые еще раньше притащил в Большой зал из учебного центра. — Когда корабль перестанет поддерживать системы жизнеобеспечения, они…
— Что? — кипятится Эми. — Массовое самоубийство совершат? Дружно закроют окна и выкрутят газ на полную?
Понятия не имею, что она имеет в виду.
— У Дока много пластырей разного действия. Черные…
— Убивают? — перебивает она с отвращением.
— Безболезненно, насколько это возможно.
Уронив руки, Эми начинает мерить шагами Большой зал.
— Это смешно, — говорит она. — Ты не можешь бросить их здесь! Их надо заставить лететь. Они убивают себя…
— Я разговаривал с учеными, — перебиваю. — Корабль не развалится за одну ночь. Энергии хватит еще как минимум на пару поколений.
— А потом?!
А потом — черные пластыри.
— Это их желание.
— Ты же командир! Прикажи им лететь!
Я жду, когда она перестанет носиться и посмотрит на меня.
— Эми, мне приходится учитывать не только твое мнение.
Она осекается, будто подавившись собственными словами, потом садится напротив.
— Сколько народу остается?
— Примерно восемьсот.
— Восемьсот! — Эми снова вскакивает.
— Примерно.
— Это…
— Больше трети всего корабля, — говорю я.
— Неужели они хотят умереть в клетке вместо того, чтобы жить на планете?
— Это их дом, Эми. Я знаю, тебе не понять, как «Годспид» может быть домом, но это так.
Она медленно садится обратно.
— Ты должен заставить их лететь, — отрезает она. — Но, — добавляет, стоит мне открыть рот, — я понимаю, почему они хотят остаться. Если никогда не видеть ничего другого…
— Эми, — прерываю я. — Нам придется позволить им решать за себя. — Касаюсь ее колена, и она снова смотрит на меня. — Но мы-то летим.
Ее лицо озаряет робкая улыбка. Эми наклоняется вперед, поставив локти на колени.
— О-о-о, Старший, тебе там так понравится! Целый мир без стен. Там так много… — тараторит она на одном дыхании, словно облегчение выплескивается из нее словами, — так много нужно увидеть. Деревья — огромные, высоченные, как башни. Ваш пруд… он такой малюсенький… а на планете будет океан. Облака. Небо… небо! И птицы. Ты увидишь птиц!
— Я видел птиц! — смеюсь я. — У нас тут куры.
— Нет! — В голосе Эми звучит музыка. — Это даже не настоящие куры. А я говорю про настоящих птиц! Которые так громко щебечут по утрам, что просыпаешься без будильника. Птицы, которые летают, пикируют и парят!
С этими словами она вскакивает, размахивая поднятыми руками, а потом, остановившись, смотрит на меня горящим взглядом.
— Ты не представляешь, как все будет прекрасно!
Она видит птиц, свободу и океаны.
Я вижу оружейную, набитую взрывчаткой. Слышу голос Ориона: «Если «Годспид» по-прежнему может быть вам домом, если можно остаться на борту… не рискуйте».
— Ага, — говорю я ей, выдавливая из себя самую лучезарную улыбку. — Все будет круто.
Эми падает на стул. Ее взгляд говорит: «Ты даже не представляешь!», но я не могу отделаться от мысли, что и она не представляет тоже. Центавра-Земля — не та планета, на которой она родилась. Она не знает, что там внизу, — никто не знает. Единственным, кто имел хоть какое-то представление, был Орион, и его это перепугало до безумия.
— Что, если он прав? — Я не хотел говорить это вслух, но она тут же понимает, о ком речь.