Камера смертника - читать онлайн книгу. Автор: Борис Рудаков cтр.№ 23

– Если посчитать, то у нас на каждого осужденного в среднем приходится по три загубленные жизни. Больше всего жертв на счету террориста. 49 человек. Он один из тех, кто в 2004-м взрывал столичную подземку. Сначала на перегоне между «Автозаводской» и «Павелецкой», полгода спустя – на выходе из станции «Рижская». Семеро осужденных относятся к категории маньяков, девятнадцать официально считаются серийными убийцами. – Поняв правильно мой взгляд, начальник смены рассмеялся. – Бывают парадоксы. Каждый зэк на самом деле – загадка. Что творится у кого из них в душе, понять невозможно годами. Между прочим, террористы, на счету которых десятки трупов, хлопот администрации не доставляют вообще. Видимо, сказывается то, что они приучены к дисциплине и исполнительности еще в бандитском подполье.

– А кто больше доставляет хлопот?

– Больше всего неприятностей доставляют те, кто в обычной жизни старался быть серым и незаметным. Есть у нас один, который в 90-х убил в Москве и Подмосковье 18 мужчин и женщин. На контакт шел неохотно, лукавил, изворачивался.

– Скажите, а почему администрация спецучастка разрешает беседовать не с каждым осужденным? – задал я провокационный вопрос.

Начальник смены посмотрел на меня как-то странно и усмехнулся.

– Тут много причин… – наконец ответил он и опять замялся.

– Инструкции, – кивнул я понимающе. – Что написано пером, то не вырубишь топором.

– Ну, они тоже не с потолка писаны! К террористам доступ только с ведома ФСБ. А что касается остальных, то тут нашему штатному психологу виднее. Сегодня вы с ним побеседуете, а завтра он в петлю голову сунет. Тут дело в психике… хотя скажу по секрету, что и руководство со своими интересами замешано. Кто-то за идиота может сойти по причине собственной некоммуникабельности, зажатости, а то и крайне невысокого интеллекта. В сочетании с расшатанной психикой картина будет полной. Зачем такая слава по стране?

– А кто наиболее общительный, кто охотно идет на интервью?

– Наиболее общительные те, кто с высшим образованием, бывшие военные, менты.

– Понятно. А, скажите, на ваш взгляд, есть польза от визитов к осужденным отца Василия?

– Ох ты! – закрутил головой начальник смены. – Ну, вы спрашиваете! Тут в душу-то каждому не залезешь, а видимость… она разная бывает. Кого-то мы, конечно, как облупленного знаем, а кого… Тут ведь какая ситуация – с одной стороны, многие заключенные верующие, а с другой стороны, как я думаю, они считают себя верующими. А может, в большинстве случаев они специально стараются казаться верующими. Мы считаем, что общение со священником или посещение местного храма – это способ хоть как-то разнообразить собственное существование. Выпусти многих таких истово верующих на волю, и куда вся их вера денется? Большинство же за старое возьмется.

– А как часто у вас происходят попытки суицида?

– Я тут работаю уже девять лет, – пожал плечами начальник смены, – при мне только один случай был. А вообще, как у нас считается, попытка покончить с собой – первая реакция психики на изменение среды обитания. Полтора-два года, а потом они привыкают к новой обстановке, адаптируются. Я, например, часто слышу, что, мол, хоть такая, а жизнь. Что бы там ни говорили, а мне кажется, что у них со временем приходит и полное осознание содеянного. Понимаете, просидеть много-много лет и не надеяться выйти – тут поневоле задумаешься о причинах, о том, что сам виноват. И тогда, кстати, многие начинают терять человеческий облик, медленно превращаются в растения. Может, поэтому среди тех, кто долго сидит, по пальцам можно пересчитать тех, которые вообще могут связно формулировать свои мысли.

Я задавал заранее подготовленные вопросы и ловил себя на мысли, что тяну время. Мне и хочется, и одновременно не хочется беседовать с осужденным. По большому счету, для статьи эта беседа была не особенно нужна. А нужна она была лично мне, для понимания того, что спецучасток делает с человеком. И не просто с человеком, а с тем, кто совершил тяжкое преступление. О том, что он собой представлял как личность в прошлом, я догадывался. А вот что он собой представляет сейчас? Тем более что отец Василий мне порекомендовал побеседовать с троими, но не объяснил, почему именно с ними.

И вот пришло время, и я опять в клетке, а через два ряда прутьев передо мной осужденный, которого я назову, скажем, Алексей Сиротин. Этот человек за год изнасиловал и убил двенадцать женщин со светлыми волосами. Тот, кого называют маньяками. Психиатрическая экспертиза признала его нормальным, а совершал он свои преступления потому, что первый случай прошел безнаказанно. Точнее, была у него психологическая травма, связанная с женщиной определенного типа, и как-то очень похожую он изнасиловал, а потом испугался ответственности и убил. И потом вошел во вкус, почувствовал себя всемогущим, мстящим женщинам за нанесенный ему когда-то позор, унижение. И стал совершать это все чаще и чаще.

Сейчас он сидел передо мной после шестнадцати лет, проведенных здесь. Щупленький, с реденькими светлыми волосами и пронзительными глазами, смотрящими мимо меня куда-то вдаль. На лице не то улыбка, не то оскал, не то судорога.

– Скажите, Алексей, – начал я, – о чем вы со своими сокамерниками разговариваете по вечерам, когда у вас наступает личное время?

Сиротин сделал ныряющее движение головой и судорожно сглотнул слюну.

– Мы читаем книги, слушаем радио, – с готовностью ответил он высоким надтреснутым голосом. – Содержание хорошее, претензий к администрации нет.

– Вы не поняли, – постарался я придать голосу максимум теплоты. – Я журналист, пишу статью о вашем спецучастке, об осужденных, которые здесь содержатся.

– В содеянном раскаиваюсь, – быстро ответил Сиротин, и по его лицу в самом деле пробежала судорога. – Господь Бог нас не оставит, он всех нас любит и спасет. Он милостив, он всемогущ…

– Алексей! Сиротин! – окликнул я заключенного. – Посмотрите вы на меня! Я просто журналист, я просто хочу с вами поговорить. Вы же сами согласились на интервью со мной.

– Да, я согласен, – как-то болезненно улыбнулся Сиротин.

– Вы сколько лет здесь отсидели?

– Я отсидел… – со странной интонацией сказал Сиротин. – Я понес заслуженное наказание, я…

По лицу зэка снова пробежала судорога, а потом из глаз полились слезы. Безвольно лежавшие на коленях руки дернулись было к лицу, но остались на месте. А лицо корчилось в спазмах беззвучных рыданий. А сквозь них пробивались отдельные несвязанные слова:

– Дяденька милиционер… я больше так не буду, отпустите меня… домой… мама, забери меня, пожалуйста, я домой хочу… Я боюсь тут… один…

Я с ужасом смотрел на него. Каким-то краем сознания я вспоминал, что зэки частенько грешат тем, что разыгрывают истерики, помешательства. Но то, что я сейчас видел, не могло быть игрой. Это было самое настоящее помешательство, реальный мир подменился иллюзией детства. Слабенькая натурка, которая сидела внутри преступника, наконец через страдания пробилась наверх и овладела им полностью.