Бриллиант в мешке - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Винер cтр.№ 75

Нашел листок, который мне Азам дал перед уходом, сказал, на всякий случай мои телефоны. Развернул. Сверху два телефонных номера, простой и мобильный.

А внизу – еще номер, обведен рамочкой, и печатными латинскими буквами: банк такой-то, улица такая-то, Никосия, Кипр, и моя фамилия, тоже по-латински. Да плевать мне на этот Кипр вместе с его банком!

В домашнем телефоне ответчик по-арабски, мобильный вообще не отвечает.

Ну, хорошо, положим, Татьяна с Галкой сходили к Стене и теперь идут пешком, но арабы-то чего не отвечают? Куда они делись? Тоже к Стене пошли, Судный день праздновать? Хотя там и мечеть ихняя, может, туда…

Звоню Кармеле. Не знаю, чем она может помочь, но с кем-то поговорить надо. А она мне:

– Хочешь знать мое мнение? По-моему, она просто пошла обратно к своему Йехезкелю.

– Вряд ли, – говорю и описываю ей, что Галина сказала.

– М-мм… – говорит. – Не хочет ему мешать… Ну, если так беспокоишься, позвони ему и проверь. Только скорей звони, а то отключит телефон. А еще лучше – брось эти глупости и приходи ко мне. Я уже поела, но для тебя найдется. И будем… поститься вместе.

Я уж и сам подумывал позвонить этому ее, но не хотелось как-то.

Все же взял и позвонил. Но у него только длинные гудки. Он уже отключился и не включится до самого конца Йом Кипура. Там Татьяна или не там, а связи никакой нет, и остался я на бобах. А так радовался, дур-рак!

И тут завыла сирена.

Встать! Суд идет.

Религиозный квартал от меня близко, и сирена звучит во всю силу, мертвого подымет. А мне так скверно, что слышать я ее не хочу, даже уши зажал.

Но даже сквозь зажатые уши и сквозь сирену слышу, трезвонит телефон.

Уже не надеюсь, что это Таня, скорее, Галка решила сообщить, чтоб не беспокоился.

Сил у меня опять никаких не стало, едва трубку снял.

Официальный женский голос:

– Вам звонят из такой-то больницы. Господин Чериковер? Михаэль?

– Я…

– Одну минуту, с вами хотят поговорить.

А сирена все воет, воет, суд начался вовсю.

– Михаэль? – Нежный Ирискин голосок дрожит в трубке. – Михаэль, ты только не беспокойся… все будет хорошо, они живы, ты только не беспокойся…

Сирена наконец-то замолчала.

Человеку, едва только его на небесах запланируют, тут же и навешивают два приговора.

Первый приговор приводится в исполнение через девять месяцев, и отбывать срок, если только мать аборт не сделает, теоретически положено сто двадцать лет, а на практике исключительно редко, хотя по нынешним временам до ста иной раз дотягивают. Это жизненный приговор.

А второй, смертный, откладывается. Не отменяется никогда, абортов в данном контексте не бывает, но откладывается – вот именно на эти сто двадцать теоретических лет. То есть в этих пределах, а сколько конкретно выйдет – это как кому повезет. Причем ни за хорошее поведение не накинут сроку, ни за плохое не скостят.

Когда первый приговор отбудешь – неизбежно тогда и приводится в исполнение второй. Говорят, будто бы и это там наверху запланировано, то есть конкретный срок каждому, но я думаю вряд ли, установлен только общий максимум, а в каждом отдельном случае это скорее условия отбывания срока и генетический код.

Оба приговора ни обжалованию, ни отмене не подлежат (аборты, судя по всему, тоже скоро везде прикроют), конкретные сроки неизвестны, поэтому я всегда считал, что всякие там размышления на тему о смерти – пустое дело. Смерть, она ведь что такое? Совершенно незначительный отрезок времени, неизмеримо малая величина между тем моментом, когда ты еще ты, и тем, когда вместо тебя хороший кусок удобрения. И что об этом размышлять? Ничего интересного не вымыслишь.

Живи, пока живется, и все тут. Как гласила присказка на прежней родине, мы пить будем и гулять будем, а смерть придет, помирать будем.

И сюда же относится так называемый страх смерти. К себе лично я пока эту тему не применяю, считаю, что рано. Вот умирание – это другое дело, особенно если длинное, тут будет о чем подумать и как с ним справиться. Но к смерти оно отношения не имеет, а исключительно все к той же жизни, его ведь тоже надо пережить. Его я, конечно, боюсь и пока стараюсь не думать. Когда подойдет время, буду, конечно, мучиться и не хотеть, и как поведу себя, не известно. Наверное, как подавляющее большинство, то есть не слишком красиво.

Что же касается смерти окружающих, то в детстве, например, я ужасно боялся, чтоб мать не умерла. Мне казалось, что если вдруг умрет, то это будет просто конец всему. Мать – это единственное, что всегда было при мне и всегда должно быть. Как это – жить, если ее вдруг не станет?

Она всегда очень тихо спала, и я даже по ночам вставал иногда, проверял, дышит ли. Она раз увидела и очень растроганно восприняла, думала, бедная, это я от большой любви к ней (так-то я ей особой любви не показывал, у нас это вообще было не в ходу). Прижимала меня и целовала, что тоже была редкость. Обещала, что не умрет, но я все равно боялся и проверял иногда. И что же? Подошло время, и уехал от нее спокойно, хотя знал, что старая и что, скорее всего, умрет в мое отсутствие. Вот уж два года, как ее нет, а я даже и вспоминаю редко. Нарочно стараюсь вспоминать пореже, берегу себя, и вполне успешно. Конца света не произошло.

Таково естественное развитие жизни, и что мы думаем любовь, это чаще всего зависимость и забота о собственном эгоизме.

Поэтому за детей, например, я уже так сильно не беспокоился, что умрут. В чем дело, уход за ними всегда был прекрасный, питание нормальное, болезней особых они не проявляли. Конечно, приходится принимать в расчет теракты и несчастные случаи, но от этого не убережешься.

А уж за Татьяну я в этом отношении вообще всегда был спокоен. Даже мысли такой не приходило. Возрастом она даже моложе меня, хотя и ненамного, здоровья там – мешками таскай, характер не нервный, работа неопасная. Был спокоен, что еще меня переживет, но это тоже когда еще, и относился по-философски.

А тут стало мне совсем не до философии.

Когда Ирис из больницы позвонила, то первая моя мысль была… никакой вообще мысли не было. Один только жуткий холод в животе и в груди.

А вторая – как же я туда доеду? Ведь нигде ничего, ни автобуса, ни такси не вызвать, ни попутки не поймать, ничего.

Может, Кармела? Может, не побоится?

Звоню – не отвечает. Почему, почему? Она же не отключается на Йом Кипур! И выйти ей сегодня некуда. Позвонил еще раз – не отвечает. И вспомнил, что она обычно в этот вечер засветло ложится спать для провождения пустого и голодного судного времени. И спать она сильна, затыкает уши затычками, надевает маску на глаза, и ничто ее до утра не разбудит.