- Нет, нет! Выходя, Лобанов заглянул в текст, который с таким вниманием изучал египтянин.
Это оказался распечатанный на ротопринтеарабско-русский разговорник.
Ногтем оказались отчеркнуты две фразы: "Я тебя люблю" и "Я тебе даю".
Судя по всему, египтянин основательно готовился к знакомству с русскими туристками.
Подмигнув, Денис вышел из палатки.
- Туэнти! Десять, - продавец поспешил следом.
- Сказано, не беру, - нахмурился Лобанов.
- Харьяшо. Восьемь, восьемь!
Денис остановился, намереваясь высказать продавцу, что он думает о занудах. Поворачиваясь, невольно кинул взгляд на веранду и не сразу поверил своим глазам: там промелькнула Угловая. Удача нашла ищущего.
Он взбежал по лестнице.
Лариса Угловая как раз положила на маленькую тарелку три груши. Потянувшись за соком, нечаянно подтолкнула плотную, иссиня-черную туристку. Та обернулась, возмущенно блеснув утомленными от отдыха глазами. Но, увидев перед собой бледную костлявую женщину в неловком сарафане, лишь улыбнулась снисходительно и отошла в сторону.
Улыбнулась и Угловая. В эту первую египетскую ночь она впервые за последние полгода спала без привычных кошмаров и теперь чувствовала себя отдохнувшей. Надо просто от всего отвлечься и ни о чем не вспоминать. Последние, может, десять отпущенных ей счастливых дней.
Она наполнила бокал, подхватила тарелку и - остолбенела. Перед ней, недобро прищурясь, стоял Денис Лобанов.
- Вы? - пролепетала Лариса.
- Присядем, - Лобанов отобрал наклоненный бокал, сок из которого планомерно заливал ее туфли.
Не оборачиваясь, он прошел к свободному столику в углу веранды. Угловая, не выпуская тарелки, покорно поплелась следом, завороженно опустилась на кончик стула.
Воцарилось тяжелое молчание. Лобанов, не скрываясь, неприязненно всматривался в присевшую женщину, будто пытаясь разглядеть что-то в бегающих ее глазках.
- Эй, мистер! - послышалось снизу. Лобанов удивленно перегнулся через решетку. На аллее, размахивая мельхиоровой головой, подпрыгивал продавец:
- Пьять долларс. Слышишь? Задаром совсем.
Лобанов молча показал ему кулак.
- Ты хоть знаешь, что меня в розыск за кражу этих бумаг объявили? - процедил наконец он, обращаясь к поникшей женщине.
Угловая, не поднимая лица, кивнула.
- Зараза ты, - выругался Денис, ощущая, что злость как-то сама собой выпарилась. То ли на египетском солнце, то ли при виде безвольно приподнявшихся костлявых плеч. - Зачем вообще украла?
- Я не крала.
- Не крала?! Поври мне ещё, ты, Мата Хари задрипанная! - к ним тут же начали поворачиваться соседи, и Денис сбавил тон. - Не крала она. Будешь упираться, завтра же сюда прилетят менты и увезут из солнечного Наама бей в еще более солнечный Магадан. Или всерьез полагаешь, что в платке и очках тебя не опознали?
Угловая сжалась.
- Я не крала, - едва слышно повторила она. - Мне их Олег Евгеньевич сам отдал.
- На мертвого-то не надо!... Что ты сказала?
- Сам. Накануне того, как... заболел. Да он мне часто передавал то одно, то другое. Когда надо протоколы подчистить, изменения подготовить или там платежки. У самого-то времени не хватало.
- Положим, - Денис озадаченно потеребил подбородок. - Но когда искать-то начали... При тебе же сейф перерывали.
- Боялась Олега Евгеньевича подвести. Думала, раз сам не сказал, значит, не хотел. Под неверящим взглядом она усмехнулась: - Знаю, что дура. Вот и он меня за дуру держал. Только - я ведь любила его. Понимала, что шансов нет. Он такой красивый, грозный. Куда мне? Потому и - чудила. По вечерам поджидала с какой-то чепухой. Видела, что - раздражается, что презирает. А - все равно. Хоть так! - она мотнула шеей, отгоняя донимающие мысли. - А на другой день, когда стало известно, что он погиб, Осипян эта оглашенная по банку носилась, начальства уйма набежала. Все насчет уголовного дела закричали. Испугалась я. Думала даже подбросить. - А теперь, выходит, бояться перестала, - без прежнего напора констатировал Денис.
- Нет, конечно. Но нас ведь, оказывается, на сокращение готовят. Раньше-то надеялась, что Олег Евгеньич, может, к премии представит. А теперь - какая там премия? А мне деньги очень нужны. - О как! - Денис заново зашелся злобой. - Вот это по-нашему. Деньги нужны и - с методами не посчитаемся! И плевать нам на весь мир!
- Я думала, что как только документы вернутся, и с вас обвинение снимут. - Оно и видно, как ты обо мне думала, - отмахнулся Денис. - Ничего. Отсидишь реально, может, божьи заповеди наконец усвоишь!
- Мама! - разнесся по веранде звонкий детский голос. - Что ж ты пропала? Через несколько столов от них виднелась кудрявая девичья головка с недовольно поджатыми губками.
- Иду, доча! - откликнулась поспешно Угловая. - Я тут дядю знакомого встретила. Но сейчас вернусь. Через самую рассекундочку!...
Она уныло повернулась к собеседнику:
- Так как со мной? Если арестовывать станут, надо, чтоб с дочей кто-то остался. Я бы сестре заранее позвонила. Она в Великих Луках. Может, возьмет пока. Хотя...кому она, кроме меня, нужна?
- Документы где?
- А! Это-то. Они у соседки. Я ей в свертке оставила. Записку напишу - отдаст. Или - надо прямо с вами ехать?...Ну что ж ты не дождалась-то, солнышко? - другим, щемяще-нежным голосом произнесла она.
Денис повернулся и - сглотнул ком. В проход, раскручивая колеса инвалидной коляски, выехала десятилетняя девочка. Тонюсенькие прутики ног с вывернутыми в сторону ступнями бессильно покачивались. - Здравствуйте, - личико ее, подернутое первым загаром, приветливо улыбалось незнакомцу. - Пойдемте лучше к нам, а то мне скучно.
Угловая подкатила дочь к себе, придвинула тарелку с тремя лежащими грушами. Девочка ухватила ближайшую. - Доча! - укоризненно произнесла мать.
Девочка отдернула руку, со вздохом подвинула тарелку к Лобанову:
- Угощайтесь, дядя.
Дядя запросто мог слопать все груши в один присест. Потому, заметив, что мать отвлеклась, девочка быстро пригнулась к Лобанову.
- Только одну оставь, ладно? - заговорщически прошептала она.
- Само собой, - Денис повернулся к Угловой. - Деньги - на нее?
- Сказали, операцию можно. Как-то они там раздвигают, - Угловая всхлипнула и тут же закрутила рукой, показывая, что всё будет в порядке. В самом деле, она оправилась.
- Вот что! - объявил Денис. - Давай записку. После чего отдыхайте и ни о чем не думайте.
- А как же?...
- И вообще об этом разговоре знать будем только мы вдвоем. Договорились? Но если подъедут от Онлиевского, - при этих словах Угловая вздрогнула, - во всем признавайся и смело вали на меня. В смысле, что отдала мне. Понятно? Тогда не тронут. Смысла не будет. Он положил перед ней бумажную салфетку, подманил официанта, вытащил из его наружного кармашка авторучку и - протянул смущенной Угловой. Потом забрал исписанную салфетку, поднялся, подмигнул перепачканной грушевым соком девчушке.