Банды Чикаго - читать онлайн книгу. Автор: Герберт Осбери cтр.№ 21

– Джек слишком быстро стреляет, – объяснял позже бандит.

Для крупного бандита того времени было в порядке вещей иметь в любовницах хозяйку борделя, которые именовались «заведениями», и демонстрировать наличие собственной проститутки, наряженной в драгоценности и дорогую одежду, как очевидное свидетельство своего богатства и успеха. Любовницей Трассела была Мэри Коссгрифф, которую называли Ирландская Молли и Молли Трассел; она всегда утверждала, что была замужем за вором-симпатягой, но ни разу никому не показала свидетельства о браке. Она приехала в Чикаго в 1854 году из Колумбии и была горничной в «Америкэн-Хаус» несколько лет, пока некоему мужчине не удалось совратить ее. Почти сразу же после этого она попала в бордель, в те дни это было закономерным и неизбежным следствием одного-единственного неверно сделанного шага. В начале 1864 года Трассел сделал ее хозяйкой «заведения» на Четвертой авеню, впоследствии – на Таможенной площади.

Больше двух лет Трассел и его Молли были счастливой и верной парой; он брал ее на ежедневные прогулки в своей карете, появлялся с ней в театре и на скачках, расточал на нее деньги и вел себя как внимательный и щедрый любовник. Но летом 1866 года он стал совладельцем знаменитого рысака Декстера, и с того момента его интерес к Молли стал угасать; гангстер стал проводить больше времени с лошадьми и все меньше и меньше времени уделял любовнице. Как и у большинства женщин ее класса, натура Молли состояла наполовину из детской привязанности, а наполовину – из безрассудной ревности. Она нежно любила своего бандита, но была в бешенстве, что он отверг ее, особенно когда ее друзья начали насмехаться над ней из-за того, что она осталась на вторых ролях, уступив первенство лошадям. Они ссорились жестоко и часто. Кульминация их отношений наступила 4 сентября 1866 года. Трассел пообещал взять ее на открытие осеннего сезона в чикагский Драйвинг-парк, а затем – возглавить званый ужин в ее «заведении», но не исполнил ни одного обещания, и в десять часов вечера Молли направилась в квартал Волосатых Бандитов, чтобы найти Трассела там. Он пил в баре в салуне Сенека Райта на Рэндольф-стрит, когда она вошла, наряженная, как потом написала «Трибюн», «в роскошном муаровом платье с легкой шалью; казалось, что она только что пришла с вечеринки». Но под шалью Молли дрожащей рукой сжимала револьвер, и, когда Трассел сердито приказал ей отправляться домой, она ткнула дулом пистолета ему в бок и спустила курок. Молли выстрелила в него, пока он бежал к выходу, и еще раз – когда он пытался скрыться в конюшне. Третьим выстрелом она его убила и бросилась на тело, крича:

– О, мой Джордж! Мой Джордж! Он мертв!

В декабре 1866 года Молли предстала перед судом, ее обвинили в непреднамеренном убийстве и осудили на год в Джолье, но губернатор Ричард Джей Оглесби успел помиловать ее еще до того, как она попала в тюрьму. Молли вернулась в бордель и была широко известна в квартале красных фонарей еще на протяжении пятнадцати лет. Насколько можно судить по имеющимся данным, она не претендовала на имущество Трассела, которое составляло приблизительно семьдесят пять тысяч долларов; отказ от всех прав на имущество и способствовал ее помилованию. Трассел оставил 31 563,58 доллара наличными и почти столько же в виде долговых расписок игроков, которые так и не были никому никогда предъявлены. Кроме двух игорных домов, ему принадлежало несколько земельных участков, два из которых находились на Стейт-стрит возле Монро-стрит. Его долю Декстера продал его судебный исполнитель за десять тысяч долларов. В личную собственность Трассела, за которую на аукционе было выручено восемь тысяч долларов, входили пять золотых часов, проданных за тысячу четыреста сорок пять долларов, две бриллиантовые булавки стоимостью тысяча семьсот долларов, один револьвер, одноствольный пистолет, пять шляп и двенадцать пар «кашемировых панталон».

Любовницей Кэпа Хаймана была не кто иная, как Добрая Энни Стаффорд, когда-то терроризировавшая Пески, которая позже поднялась и теперь, благодаря щедрости своего любовника, стала хозяйкой блестящего заведения на севере Уэллс-стрит, в доме № 155. Она была дамой в теле, и ее показывали приезжим, как самую толстую мадам во всем городе. Видя, как трагически закончился гражданский брак ее подруги Молли Трассел, Добрая Энни начала вести беседы в пользу надежности и святости брака, но Кэп Хайман только смеялся и трепал ее за все несколько подбородков, напоминая, что он не относится к тем мужчинам, которые вступают в брак. Изменил он свое мнение только 23 сентября 1866 года, когда Добрая Энни, вооружившись длинным кожаным кнутом, ворвалась в его игорный дом на Рэндольф-стрит, 81, стащила его с дивана, на котором он дремал, спустила вниз по лестнице и гнала его по улице, хлеща кнутом по ногам на каждом прыжке. Спустя несколько недель Кэп Хайман и Добрая Энни сочетались браком, на их свадьбе были не только сливки криминального общества, но также и делегации из Сент-Луиса, Цинциннати, Нового Орлеана и Луисвилла.

На празднике в честь этого события Кэп Хайман объявил, что они с невестой сняли «Сансайд» – таверну, находившуюся там, где сейчас угол Норт-Кларк-стрит и Монро-авеню; тогда это был еще пригород, и таверну планировалось использовать в качестве хорошей придорожной гостиницы. На церемонию открытия пускали только приглашенных, и само действо было красочным. В числе почетных гостей был капитан Джек Нельсон и другие джентельмены, включая официальных лиц города и всего округа, высшие слои игорного бизнеса, молодые бизнесмены с криминальными наклонностями и репортеры из всех газет. Женскую часть общества составляли в основном хозяйки борделей, находившиеся с Доброй Энни в дружеских отношениях, и около тридцати проституток из ее собственного заведения. Несколько недель перед открытием мадам Стаффорд усердно обучала своих подопечных этикету, и они внимательно слушали ее инструкции, все, кроме одной молодой рыжей проститутки, которая утверждала, что не только вышла из хорошей семьи, но и прочла много книг, а потому прекрасно знает, как ведут себя настоящие леди. И доказала это на вечеринке: когда ей представляли джентльмена, она смотрела ему прямо в глаза и требовательно произносила: «Кто ваш любимый поэт? Мой – Байрон».

Репортеров из газеты привезли в «Сансайд» в огромных санях, запряженных четверкой, и, когда они прибыли, Кэп Хайман пригласил их к себе в офис, предложил им выпить и произнес небольшую речь:

– Я хотел бы, чтобы вы, газетчики, люди прессы, поняли, что это событие будет в высшей степени великосветским. Все присутствующие дамы вполне добродетельны, а миссис Хайман будет следить за тем, чтобы не случилось ничего непредвиденного.

Фредерик Фрэнсис Кук, который находился там как репортер «Таймс», заявил, что празднование началось с танцев, до крайности откровенных.

«Вас официально объявляли, по столам были разложены приемные карточки, и все остальные формальные признаки великосветского мероприятия были тщательно соблюдены. Потрясающее лицемерие».

Но внешние приличия были отброшены сразу же после того, как журналисты отправились обратно в Чикаго, и гости почувствовали себя свободно и принялись показывать себя уже в присущей каждому манере. К концу вечеринки перед самым рассветом жадно пили шампанское ящик за ящиком, Кэп Хайман стрелял по светильникам, Добрая Энни побила нескольких хозяек борделей за то, что они раздавали свои визитки, а шесть предприимчивых проституток принялись за работу в комнатах наверху. И только рыжеволосая продолжала заунывно спрашивать: «Кто ваш любимый поэт?»