Банды Чикаго - читать онлайн книгу. Автор: Герберт Осбери cтр.№ 12

В начале 1840-х годов, несмотря на прекращение строительной лихорадки и упадок коммерческой деятельности, игорные дома продолжали расти быстрыми темпами. В Чикаго их стало больше, чем в Цинциннати или Сент-Луисе, а сам город превратился в столицу игорного бизнеса к северу от Нового Орлеана. В основном играли в такие незатейливые карточные игры, как брэг, покер или семерка, изредка в фараон, а иногда в шахматы, шашки или трик-трак (игра в кости). Рулетка, кено (вариант современного лото) и чак-лак возникли лишь во второй половине XIX века. С появлением в Чикаго Марка Бебьена одним из самых любимых развлечений горожан стали лошадиные бега и скачки, но первый тотализатор и букмекеры появились только в 1844 году, когда У.Ф. Майрик построил первый в Чикаго ипподром на пустыре между 26-й и 31-й стрит с одной стороны, и Винсенн– и Индиана-авеню – с другой. Первыми, кто занялся серьезным бизнесом на бегах и, похоже, ввел в игорную практику рулетку и сетку для чак-лака, стали Билл Макгру и Литл Дэн Браун.

Преподобный Джереми Портер, первый чикагский реформист

Многие профессиональные игроки времен Барачного городка 40-х годов XIX века были изгнаны из районов Натчес и Виксбург в ходе кампании против шулеров, развернувшейся в долине Миссисипи; примечательно, что почти все они продолжили свой бизнес на пароходах, ходивших по Миссисипи. Среди них были такие знаменитости, как Джон Сиэрс, Джордж Родес, Уолт Винчестер, Коул Мартин и Кинг Коул Конант (который впоследствии стал владельцем серии игорных домов в Сент-Поле), а также братья Смит – Чарльз, Монтегю и Джордж (последний больше известен под кличкой Однолегочный). Неофициальным лидером «братства картежников» являлся Джон Сиэрс. Этот выходец из южных штатов, возможно с французскими корнями, обладатель бархатистого голоса, был непревзойденным специалистом по игре в покер. Но больше, чем как карточный гений, Сиэрс был известен современникам как любитель поэзии – особенно произведений Бернса и Шекспира, талантливый рассказчик и щеголь с тонким и смелым вкусом. Долгие годы он считался в Чикаго образцом по части умения одеваться. «Это был исключительно привлекательный человек, – вспоминал впоследствии один из его коллег, – необыкновенно общительный, великодушный и с безупречными манерами. Он заслуженно пользовался репутацией порядочного игрока, умер в бедности, его кончина вызвала всеобщее огорчение».

Как и в других пограничных поселениях США того периода, вслед за игроками тут же потянулись проститутки и сутенеры. Уже в 1835 году городской совет принял указ о наложении штрафа в размере двадцати пяти долларов на содержателей притонов, а через три года, в феврале 1838 года, появилось новое постановление, заметно ужесточавшее наказание. В это же время в городскую управу полились жалобы на многочисленные бордели, открывшиеся на Уэллс-стрит, между улицами Джексон и Первой – обшарпанные, вонючие обители греха, положившие начало самому грандиозному кварталу красных фонарей среди когда-либо существовавших в Америке. Эти первые злачные места позднее превратили Уэллс-стрит в такой зловонный рассадник порока, что в 1870 году муниципалитет, из уважения к памяти капитана Билли Уэллса, был вынужден заменил название этой главной городской артерии на менее выразительное – Пятую авеню. Первоначальное название улице вернули лишь в начале XX столетия.

На холмах неподалеку от мест обитания карточных шулеров и проституток – фундамента, на котором покоился весь преступный мир, – селились уличные хулиганы и бандиты, мошенники и грабители, убийцы и насильники, карманные воры и конокрады, которые стекались в Барачный городок во время строительного бума 30-х годов XIX века и последующей депрессии. Имелась и своя бригада фальшивомонетчиков, процветавшая в начале 40-х годов под руководством знаменитого Джима Брауна, носящего кличку Генерал. Чтобы удовлетворить «культурные» запросы этого контингента, открывались все новые и новые салуны, «дома свиданий», пивные и «специализированные гастрономы», где основной доход давала подпольная продажа алкоголя. Эти злачные точки так расплодились, а продажа поддельного виски достигла таких огромных размеров, что уже первые шаги юного Чикаго принесли ему репутацию одного из самых порочных, погрязших в пьянстве городов США. Джон Хокинс, возглавлявший в Вашингтоне общеамериканское движение за трезвость, после знакомства с алкогольной ситуацией в Чикаго заявил, что «за всю свою жизнь не встречал города, который бы так напоминал огромный магазин по продаже спиртного».

К 1840 году все чикагские газеты были переполнены сообщениями и комментариями по поводу случаев грабежей, бандитизма, пьяных драк, уличного хулиганства и мелких стычек. Журналисты и общественность сетовали на то, что винные магазины и пивные были заполнены «бродягами, мошенниками и всякого рода бездельниками». Летом 1839 года местная газета, выходившая в Джексоне (штат Мичиган), с презрением отмечала, что «все население Чикаго, по сути дела, состоит из бездомных псов и спившихся бродяг». В апреле того же года чикагская газета «Американец» предупреждала: «В поджоге городской почты, случившемся прошлой ночью, подозревается один из негодяев, которые стаями шатаются по городу. Советуем ему и его приятелям побыстрее убраться из города, ибо полиция уже напала на их следы».

Одним из таких бродяг, на чьи темные делишки прямо указывает «Американец», был молодой ирландец по имени Джон Стоун, прибывший в США в возрасте тринадцати лет, а в тридцать пять повешенный по приговору суда за свои преступления. В Чикаго Стоун появился в конце 1838 года, успев отбыть тюремное заключение в Канаде – за грабеж и убийство, а также в Нью-Йорке – за конокрадство. Иногда он устраивался на работу лесорубом, однако большую часть времени проводил в пивных и первой в Чикаго бильярдной, открытой в 1836 году на втором этаже таверны Коуча, расположенной в первом доме Тремона на углу Лэйк– и Дирборн-стрит. Весной 1840 года Стоун был арестован за изнасилование и убийство миссис Лукреции Томпсон, фермерши из округа Кук, а в мае в результате проведенного расследования ему было предъявлено обвинение. Вот как излагает решение суда уже упоминавшийся нами Андреас: «Рядом с жертвой был найден клок фланелевой рубахи, принадлежащей обвиняемому, в которой его видели в день исчезновения убитой и которую он впоследствии сжег. В качестве орудия убийства он использовал дубинку, на которой обнаружен клок волос жертвы. Имеется также свидетель, который утверждает, что подозреваемый угрожал покойной ее изнасиловать. В отсутствие каких-либо указаний на других соседей суд считает вину подозреваемого полностью доказанной и выносит ему приговор за убийство первой степени. И хотя Джон Стоун упорно настаивал на своей непричастности к этому преступлению, нет никаких сомнений в справедливости принятого решения».

В пятницу 10 июля 1840 года закованного в кандалы Стоуна посадили в закрытую повозку и в сопровождении двухсот горожан и шестидесяти вооруженных полицейских под командованием полковника Сета Джонсона «в полном обмундировании» препроводили на место казни на берегу озера в трех милях южнее здания суда. Там он был повешен в присутствии большой толпы зевак. Вот как описывает эту казнь газета «Американец» за 17 июля: «Казнь состоялась примерно в четверть четвертого. Приговоренный был в длинной белой рубахе и белом колпаке, как это полагается в таких случаях. Учитывая обстоятельства, держался он достаточно твердо, и в присутствии многочисленных свидетелей (среди которых с прискорбием должны отметить группу женщин, пришедших насладиться волнующим зрелищем) шериф зачитал его утверждение в собственной невиновности, а также признание, что в тюрьме с ним обращались достойно. Он утверждал, что никогда не бывал в доме миссис Томпсон и не видел ее в день убийства. Он также заявил, что она погибла от рук двух других злодеев, но когда его спросили, знает ли он их, то ответил, что предпочитает быть повешенным, нежели назвать их имена. Преподобный Холлэм, Айзек Р. Гевин, шериф, а также господа депутаты, Дэвис и Лоу, подвели приговоренного к помосту. При этом шериф выглядел особенно взволнованным, чуть не плача. После пышной, торжественной и впечатляющей церемонии, проведенной священником епископальной церкви, преподобным Холлэмом, господин Лоу зачитал смертный приговор, лицо приговоренного закрыли колпаком, на голову накинули петлю и отправили в мир иной. После того как стало ясно, что он мертв, его тело поместили в приготовленный гроб и отправили под присмотром докторов Буна и Дайера в судебное управление на предмет вскрытия. Подразумевается, что умер он от удушения, а шейные позвонки в результате падения остались целы».