Последняя почка - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Тучков cтр.№ 20

«Вот, зараза, – подумал я, – и даже здесь сплошной материализм – механика, математика, хрен знает что!»

– Ну хотя бы скажите: почему вы сейчас здесь? Другие-то, ну, вы понимаете, этого не делают. Или не могут, не знаю…

– Дело в том, что я буду пребывать в этом состоянии до тех пор, пока мои останки не упокоятся на суше.

– Но ведь это же Персидский залив, как мне сказал Сергей.

– Так он же когда-нибудь пересохнет. На это уйдет не так уж и много времени. И тогда… Впрочем, вы этого не поймете.

Как ни странно, говорить было больше не о чем. Спросишь ее о «Тибетской книге мертвых», например, так опять заведет про квантовую механику… Не обсуждать же с ней международную политику или какой-нибудь телесериал.

За спиной кашлянул Сергей.

– Не помешал? – зачем-то спросил он.

И мне вдруг вспомнилась совершенно дикая история двадцатилетней давности. Один мужик, который работал в соседнем отделе и жил рядом со мной, по пьянке сломал ногу. И я ему периодически приносил деньги по больничному листу. А однажды угодил на его скромный день рожденья: он и его жена. Пригласили, и я сел за стол, поскольку, как я уже говорил, в таких ситуациях даже циррозники скрывают свой цирроз. Выпили средненько, и мужик поковылял курить на лестничную площадку. Хоть жена и говорила: «Да кури здесь, че ты в самом деле?» Однако он сказал, что, может быть, гостю будет неприятно. Потому что он курил не «Яву», а папиросы «Север», которыми сибирские нефтяники от мошкары спасаются. Вышел. Покурил. Вернулся. И с места в карьер: «Я, блядь, там стою курю папиросы „Север“ по четырнадцать копеек за пачку, а они здесь, блядь, насчет поебки договариваются!»

Посмотрел я на Сергея осторожно, украдкой, но нет – все нормально, никакого нездорового блеска в глазах нет и в помине.

Допили по последней. Естественно, за Ирину. И за следующую с ней встречу. Я понял, что должен дать им возможность попрощаться как следует, по-семейному. И сказал, что подожду где-нибудь неподалеку, на тропинке. Расшаркался перед Ириной, мол, очень приятно было познакомиться и что, если она позволит, то я буду ее навещать. Получив разрешение, пошел по направлению к тропинке, закуривая сигарету «L&M» по восемнадцать рублей за пачку.

Минут через десять появился и Сергей в своем прекрасно сидящем костюме. И мы пошли в сторону железной дороги.

Когда вышли на большак и были уже на почтительном расстоянии от того самого места, мне пришла в голову блестящая идея.

– Слушай, Серега, – сказал я, хлопнув себя ладонью по лбу, – а давай-ка мы с тобой двинем в Барково!

– А что там, в том Баркове? – спросил он недоуменно.

– А в том Баркове есть магазин. И там есть продавщица Шурка. Совершенно замечательная баба! Тебе в самый раз будет.

– А она буги-вуги может? – поинтересовался Сергей.

– Может, может! И еще кукарачу с гопаком!

– Пошли! – решительно сказал Сергей и засветился изнутри яростной жизнью.

От нахлынувших на нас чувств, ну и, естественно, еще и от выпитого мы запели.

По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье – белой армии афлот (так и пели, как в детстве, не понимая значения этого отнюдь не флотского слова)…

Парам-пам-пам , парам-пам-пам – орлята учатся летать! Парам-пам-пам, парам-пампам – орлята учатся летать! Парам-пам-пам, парам-пам-пам – орлята учатся летать!…

Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих! Близится эра светлых годов, клич пионера «Всегда будь готов!»…

Шел я лесом, песню пел! Соловей мне на… сел! Я хотел его поймать, улетел… мать!

За рекой, за лесом солнышко садится! Что-то мне, подружки, дома не сидится! С яблонь облетает какой-то там цвет, усидишь ли дома в восемнадцать лет!…

Сегодня мы не на параде! Мы к коммунизму на пути! В коммунистической бригаде с нами Ленин впереди!…

Серебряный туман над нами проплывает! Над поездом горит полночная звезда! Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою а-а-а-а-а прощаюсь навсегда!…

Огней так много золотых на улицах Саратова! Парней так много холостых, а я люблю женатого! Ох, рано он завел семью, печальная история! Я от себя любовь таю, а от него тем более!…

Не слышны в саду даже шорохи! Все здесь замерло до утра! Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера!…

Расцветали яблони и груши! Поплыли туманы над рекой! Выходила на берег Катюша, выходила на берег крутой! ОЙ!!!…

Путь далек у нас с тобою, веселей, солдат, гляди! Вьется, вьется знамя полковое, командиры впереди! Солдаты, в путь, в путь, в путь! Да для тебя, родная, есть почта полевая, прощай, труба зовет – ту-ту-ту-ту! Солдаты, в поход!…

Так мы и вошли в Барково, с песнями. И взяли «Богородской» и два кило «Коровок». Но это уже совсем другая история, подробно изложенная в милицейском протоколе. А все потому, что любой москвич не только должен иметь при себе паспорт, но и обязан носить ошейник. Ну или хотя бы не ходить в сельский магазин в костюме от Версаче.

К двадцати семи годам Давыдов потерял вкус к жизни. Будто бы очки на него надели рентгеновские, чтобы он смог убедиться, что все ее кажущееся разнообразие есть пляска абсолютно идентичных скелетов.

Перестал различать девушек, которые за две минуты до постели шептали о том, что как же он им нравится, и проституток, которые точно такими же словами заполняли непродолжительную паузу между раздеванием и соитием. И те и другие ровно наполовину были искренни и наполовину – врали. Просто одни думали, что нашептывают правду, другие – что ложь.

Не находил ни одного отличия между кошками и собаками, у которых даже число хвостовых позвонков было одинаковым.

А однажды, в супермаркете, остановил взгляд на животе беременной женщины. И потом перевел его на рыбу, которую она опускала в тележку. И то и другое различалось лишь размерами и ничем более!

После этого он уже ничего ни с чем не сравнивал в связи с абсолютной бесперспективностью, да и ненужностью этого занятия.

Жизнь, понял Давыдов, – это биология. А биология всегда равна самой себе.

Это знание в какой-то мере принесло облегчение. Словно прорвался флюс. Стало легче. Но жить теперь предстояло с постоянным ощущением гноя во рту.

Так он прожил год. С привкусом биологии, которую изредка удавалось сплевывать. После какого-нибудь модного романа, который он заставлял себя читать в гигиенических целях. Но, к сожалению, такие – истинно модные – выходили нечасто. Несмотря на, казалось бы, огромный спрос. Нет, понимал Давыдов, биология не может описывать саму себя, поскольку присущая ей рефлексия остановилась в своем развитии на эмбриональном уровне.