Князь грязи - читать онлайн книгу. Автор: Елена Прокофьева, Татьяна Енина cтр.№ 16

Мама всегда была женщиной практичной.

Никогда не отличалась тонкой чувствительностью.

Обижаться на нее бесполезно...

Но лучше, если они с Андреем не будут встречаться некоторое время, а то ведь мама, из самых добрых побуждений, может ввести какое-нибудь "рациональное предложение" относительно будущей судьбы Ольги - например, отдать Ольгу в платную психиатрическую клинику или в "Лесную школу", где у мамы, разумеется, были знакомые, которые лично присмотрят...

Боюсь, если бы мама сказала сейчас Андрею что-нибудь подобное, между ними мог бы произойти серьезный конфликт, первый по-настоящему серьезный конфликт между "идеальной тещей" и "идеальным зятем". А последствия конфликта предсказать и вовсе невозможно... Мама могла бы заявить мне - "Ты больше ни на минуту не задержишься в этом доме!" - несмотря на то, что совсем недавно яростно протестовала против развода с Андреем... И что бы я тогда делала? Я не могу оставить его сейчас... Я не могу бросить Ольгу!

И вот в тот самый день, когда ко мне приезжала мама, я решилась позвонить в Краков Юзефу Теодоровичу. Телефон у меня был - вернее, не у меня, а у Андрея в специальной книжке с карманчиками для визиток лежала визитка Юзефа Теодоровича, присланная из Кракова "на всякий случай" ( хотя вряд ли Юзеф Теодорович мог предчувствовать то, что случилось ). Андрей, несмотря на всю свою ненависть к бывшему тестю, не выбросил визитку: он был слишком большим аккуратистом для столь опрометчивого поступка.

И я заказала международный разговор, с вызовом, то есть - чтобы к телефону подзывали Юзефа Теодоровича лично.

Я не хотела, чтобы разговор происходил в присутствии Андрея. Андрей вообще был против того, чтобы я оповещала Юзефа Теодоровича... И я заказала звонок на дневное время, с десяти утра до девятнадцати вечера.

В первый день Юзефа Теодоровича в дневное время не обнаружили. На второй день в одиннадцать утра меня с ним соединили, и я услышала злой и сонный голос, невероятно приятный бархатный голос с мягкими, кошачьими модуляциями, спросивший что-то по-польски, а потом легко перешедший на русский язык, но сохранивший изысканный легкий акцент...

- Я слушаю вас.

Даже если Юзеф Теодорович и был старичком лет под шестьдесят и Оленькиным дедушкой, все равно - голос у него был молодой и... И ужасно волнующий. И я, разумеется, взволновалась, а когда я волновалась - я говорила пискляво и невразумительно, и меня никогда не принимали всерьез.

Вот и сейчас... Я рассказала все, как случилось, едва ли не в подробностях, Юзеф Теодорович выслушал меня очень внимательно, потом - вежливо попросил больше его не беспокоить и повесил трубку... Не принял меня всерьез?! Или просто дал понять, что судьба внучки его не интересует? Вряд ли... Он же любил ее! И любил Лану! Даже Андрей признает это!

Огорчилась я ужасно. И пожаловаться некому... Андрей только позлорадствует: "Говорил я тебе..."

Наверное, придется снова звонить через пару дней. Нельзя же это так оставить! Он должен понять, что Ольга действительно нашлась... В конце-концов, Ольга его единственного запомнила, изо всех, кого знала...

...И все равно - обидно ужасно! Ведь Ольга - их ребенок... Андрея и Юзефа Теодоровича, потому что больше родных у нее нет. А хлопочу о ней больше всех я! А они - позволяют себе бросать трубку, недослушав, или - просто посылать меня куда подальше...

Мне было плохо и грустно.

И я забилась в ванную - чтобы погоревать.

Ванная - единственная комната в этом доме, где я могу почувствовать себя спокойно.

Где я могу побыть сама собой. С самой собой...

Иногда одиночество - это великое благо.

Иногда - недоступная роскошь.

И вот я придаюсь недоступному роскошеству в своей роскошной ванной... Бредово звучит. Но я устала. Я страшно устала от всего случившегося. За последнее время произошло слишком много... Мы нашли Олю. А я потеряла себя...

Когда я приняла решение развестись с Андреем, мне казалось, что я себя обрела вновь, что я вернулась к себе. Целых полторы недели я наслаждалась давно забытым ощущением собственной целостности и уверенности в правильности и незыблемости принятого решения!

Потом нашлась Ольга... И я опять потеряла себя. Теперь я принуждена буду на какое-то время отложить развод, должна буду пожить какое-то время с Андреем, имитируя абсолютное семейное счастье. Ради ребенка! Чужого ребенка... Ребенка, к которому я не имею ни малейшего отношения!!!

...Но бросить ее я не могу. Я не могу доверить ее Андрею! Я достаточно прожила с ним, чтобы понимать: ему нельзя доверить жизнь ни единого существа, особенно - зависимого и слабого... Андрей - воплощенная безответственность! Безответственность, эгоизм и эгоцентризм. А Ольга сейчас особенно зависима во всем зависима от нас - от меня, потому что Андрей...

...Не могу я ее бросить!

Материнский инстинкт во мне заговорил, что ли?!

Я готова все, все - или, во всяком случае, многое! отдать для того, чтобы этот ребенок стал нормальным, обычным, счастливым ребенком!

Я - женщина! Пусть не я ее мать, пусть не я ее носила и рожала... Но я же ее нашла! Моя наблюдательность стала причиной ее "второго рождения" - рождения для мира нормальных людей. Я теперь отвечаю за нее. И, пока она не придет в себя, пока не оправится от пережитых страданий, я не могу, не имею права оставить ее! И мне придется прожить с Андреем, сохраняя видимость нежных взаимоотношений, столько, сколько понадобится для "реабилитации" Ольги!

...Забрать бы ее и уйти от него! Для нас обеих было бы лучше... Но - увы! - невозможно: это он - родной, биологический и законный ее папочка, а я чужая тетя, вторая жена папы, мачеха...

Когда я жаловалась на создавшуюся ситуацию подружке Алечке - Алечка имеет большой опыт в общении с мужчинами, одних только законных мужей у нее было три штуки, а незаконных, как жен у царя Соломона, без счета! - когда я жаловалась Алечке, а жаловалась я именно ей, поскольку перед остальными мне стыдно снимать маску благородной альтруистки и выказывать недовольство сложившейся ситуацией... Когда я жаловалась Алечке, она, переживая за меня, "в сердцах" воскликнула: "Ой, лучше бы она и вовсе не находилась, или нашлась бы потом, когда бы вы уже развелись!" И меня - видали вы дуру! - охватил ужас при мысли о том, что Ольга могла бы и не найтись или еще на какое-то время остаться в руках у этих людей... Которых и людьми-то стыдно называть!

Мне кажется, я люблю Ольгу. Что странно... Она со мной всего четыре дня, к тому же - настолько неприветливый, неулыбчивый, молчаливый ребенок! - а я, вообще-то, не из тех женщин, которые трясутся от умиления при виде любого малыша.

Что касается Ольги, то любой взрослый поймет, отчего она такая, простит ей все выходки, какими бы дикими они не были от ребенка, прожившего четыре года среди бомжей и перенесшего всевозможные моральные и физические надругательства, можно бы ожидать всего! Можно понять и простить, но любить? Любить чужого ребенка? "Не бывает чужих детей" - это всего лишь ханжеская поговорка! На самом-то деле, все дети, кроме тех, которых сама выносила и родила, все дети, кроме своих собственных, - все остальные дети ЧУЖИЕ! Ольга совершенно чужой мне ребенок! И если бы я еще любила ее отца, тогда бы понятно... Но ведь я его не люблю! Порой - ненавижу, порой - презираю, иногда - жалею... Но даже жалости недостаточно для того, чтобы полюбить его ребенка! Значит, я люблю Ольгу ради нее самой.