У меня больше не было аргументов.
— Если так, то объясните мне все: про блокнот, про детские письма, про год, который длился «восемь дней». Вы же не хотите, чтобы я умерла от любопытства!
— Конечно… Конечно… — задумчиво пробормотал он. — Я все-все объясню. Минуты через три-четыре. А теперь у меня для вас сюрприз. Я уверен, что он вам понравится.
Мсье открыл дверь, и вошел Иван-Джон. Растерянный и печальный.
8
Дальше все понеслось таким галопом, что я только глотала воздух разинутым ртом. Ритм общения ускорился настолько, что я начала задыхаться.
— У вас есть три минуты! — решительно произнес мсье Паскаль.
Он не шутил. Мы это хорошо знали, пронаблюдав, как быстро испаряются другие гости: раз-два — и стулья пустые!
Мсье отошел в глубь комнаты.
Мы молчали.
— Мсье Паскаль, — наконец произнес Иван-Джон. — Я вас очень уважаю, ценю ваше внимание и фантазию, но… это уже переходит всякие границы.
— Две минуты! — не оборачиваясь, констатировал хозяин.
Я пожала плечами:
— Не возражай… Пожалуйста.
— Это твое окончательное решение? — спросил Иван-Джон.
— Да.
— Мы можем жить здесь… — заговорил он. — Я буду преподавать в школе… Ты уйдешь из этого дома (он гневно засопел в сторону хозяина)… Мы будем ходить в лес, в церковь… Помнишь…
— Одна!
— Да кто вы такой, черт возьми! — закричал Иван-Джон и хотел схватить меня за руку.
— Какие же вы, люди, эгоисты и эгоцентрики, — сказал мсье, подходя к нам. — Не разочаровывайте меня, Джон! Ваше время истекло. Прошу покинуть помещение. Две оставшиеся секунды вам не нужны! Все, что вы произносите, — не то. Не то…
Он сказал это так уверенно, что Иван-Джон отступил. Я знаю, он ждал моих слов. И не услышал. Я просто не могла говорить.
Хлопнула дверь…
В эти две секунды я успела бы сказать: «Я люблю тебя». И завтра мы пошли бы в наш лес…
9
Я осталась стоять посреди зала с немым вопросом в глазах.
— Запомните, госпожа Иголка: рождение и смерть — две тяжкие РАБОТЫ. Два сложных процесса в человеческой жизни, и горе тому, кто этого не понимает, относится как к фатуму или случайности. Запомните: это работа! Ее нужно выполнять достойно. Так, как это делают звери и птицы. А вы, голубушка, избрали слишком легкий путь. Он — не ваш. Я это сразу понял. Я дал вам отдохнуть — а теперь: вперед! Вы еще вспомните меня добрым словом. А если не вспомните, я не обижусь…
— Но почему я, почему я, Господи?..
— Это риторический вопрос! Его задают все без исключения — в горе и в радости. На него нет ответа…
Я опять начала задыхаться, голова кружилась, комната плыла перед глазами, силуэт в черном смокинге качался передо мной, раздваивался…
— Нет?..
— Нет. И не ищите его, как прежде не искали! Я сам не знаю.
Голос гудел во мне, как иерихонская труба, я напрягалась, чтобы различить звуки. Одновременно в голове снова зазвенели китайские колокольчики и стал проклевываться цыпленок…
— Мой выбор — случаен. Помните, что говорил Никола?..
…ола-ола-ола…
— Но знай: я смотрю на каждого и каждому отвечаю.
…аю-аю-аю…
— Как на те письма?.. — прошептала я, едва шевеля губами. Я уже ничего не видела в полной темноте. Видимо, он задернул шторы…
— Да. Стоит лишь иметь глаза и уши…
…уши-уши-уши…
— Я хочу помогать вам отвечать. Вы сами не справитесь…
— Хорошо.
…ошо-ошо-ошо…
— Давление?
— Простите, мсье?
— Давление?
— Нормализуется!
— Дыхание?
— Стабильное!
— Отключаем искусственное?
— Да. Минуты через две! Один, два, три… Вместе!
— Что вы говорите, мсье! Это — сон?!!
— Это уже сон. Она уснула!
— Хорошо. Пусть спит. Можете везти в палату!
— Реанимационную?
— Нет, можно в общую. Через час дадите два кубика!
— Поехали!!!
Девятый день
— Будете платить или как?
Я и не заметила, что лента транспортера с моими продуктами уже подъехала к кассирше. На ней лежали бутылка с йогуртом, шоколадка «Милка» и банка кофе.
— Извините, задумалась… — сказала я и протянула желтую дисконтную карточку.
Кассирша быстро сунула ее в аппарат и начала бойко выбивать чек.
— Это тоже ваше? — она указала глазами на бутылку водки, которая подкатилась под бочок йогурту.
— I don't know… No… Seems to me — no…
— Что-что?
— He знаю… Нет… Кажется, нет… — повторила я и полезла за кошельком.
Рабочий день заканчивался, и кассирша была уставшая и раздраженная.
— Выпендривается… — тихо сказала она наблюдателю в синей форме, стоявшему за ее спиной.
Я уже уходила, когда услышала его ответ:
— Может, иностранка. Смотри, как одета…
Одета я нормально, т. е. как всегда — джинсы и футболка, но в последнее время мне делали кучу комплиментов. И это меня слегка раздражало. Особенно, когда их делали малознакомые люди. В этом я видела подвох: вдруг какой-нибудь «засланный казачок»? После того, как я вышла из больницы с романтическим диагнозом «астенический синдром», за мной присматривали. Даже врач звонил: «Как дела, голубушка? Давление сегодня мерили?» А при чем тут давление? Все были слишком деликатны. Напрасно! Я больше не боялась прямых вопросов типа: «Ну что, дуреха, больше не будешь глотать таблетки?» И я бы ответила: «Нет. Потому что я хорошо сплю и у меня прекрасный аппетит! И — уйма работы… Часы тикают…»
Я вытащила покупки из металлической корзины, вбросила их в сумку и вышла из универсама.
Летний вечер был раскрашен розовой кистью. За шоссе, за мостами, за шеренгой высоких домов, на противоположном краю реки виднелись зеленые холмы, на них величественно высились золотые купола и кресты. Я подумала о том, что я обожаю свой город. Что он — мой, что зима в нем совсем не страшная, а лето — не такое уж и знойное. Что мир все же мудро устроен — как матрешка! — каким-то чудаком. А я защищена, потому что меня, как моллюска, у которого нет кожи, надежно оберегает множество тысячелетних наслоений…