Загадай желание - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Веденская cтр.№ 55

Действительно, сдурела. Анна и сама это понимала. И сколько бы она самой себе ни говорила, что все это ерунда и ничего серьезного, короткий случайный роман, которые, так или иначе, происходят со многими… Ничего уже почти не помогало. Она просто не понимала, как сможет жить дальше, вести прежнюю жизнь, стричь чьи-то головы, отдавать долги или встречаться с кем-то теперь, после того, как она смотрела в глаза настоящей любви. В том, что это была именно настоящая любовь, Анна не сомневалась. Она начнет сомневаться во всем завтра. Послезавтра она окончательно убедится в том, как ошибалась. Через неделю будет рыдать, сидя на полу в ванной, и думать о том, что нужно думать не о себе, а о детях. Но сейчас, стоя напротив Матгемейна в шумном, многоликом, никогда не спящем зале отправления аэропорта, глядя в его пронзительные зеленые глаза, сейчас Анна могла думать только об одном: что она готова прожить всю жизнь, глядясь в эти глаза.

– I will never forget you! I’ll be back! [3] – шептал он, совсем как капитан Резанов в «Юноне и Авось», и Анна пыталась сдержать слезы, сохранить улыбку. Сохранить лицо.

Когда шумная толпа музыкантов исчезла за поворотам зеленого коридора, Анна долго стояла возле огромного окна аэровокзала, провожая и встречая взглядом самолеты, чувствуя, что не в силах заставить себя двигаться дальше. Жить дальше. О, зачем только она мечтала снова полюбить!

– Идите вы все к черту! – выругалась Анна неведомо на кого.

На ее ладони лежал кожаный шнурок с кулоном – массивным, ярко-огненным куском янтаря, внутри которого каким-то неведомым образом был запечатан рунический символ. Матгемейн снял этот кулон со своей груди и вложил Анне в руки. Символ был похожим на обычную, немного резко написанную букву «R», назывался он «Раидхо», что-то о солнечном круге и силе… Что именно он обозначал, Анна, признаться, не поняла до конца. Матгемейн просто настоял на том, чтобы она взяла его себе, надел на нее и сбивчиво просил никогда не снимать. Требовал от нее, чтобы она пообещала. To swear. Дикий человек, кельт, одно слово! Но теперь, в ее ладонях, этот янтарь был единственной вещью, которая у нее осталась от реального Матгемейна. Что-то, без чего все, что случилось за три эти коротких дня, могло бы показаться сном. Несерьезно? Конечно! Анна сказала себе, что позволит этому быть, будет носить кулон на груди, и плевать на все. Кулон и его музыка. Все, больше ничего. Главным образом Анна решила, что не позволит себе иметь никаких смешных надежд. Чай, не маленькая глупая девочка, понимает, что это такое – роман с заезжим музыкантом.

Анна достала из кармана плеер, который Матюша тоже ей отдал, чтобы она могла слышать его музыку, пока его не будет. Пока что? Пока он не вернется? Анна хотела бы верить в это, но не могла себе этого позволить. В ту минуту, когда губы Матгемейна в первый раз прикоснулись к ее губам, она сказала себе, что не станет чего-то ждать от этого. Не стоит об этом и думать, нужно просто пересилить себя и жить дальше, как бы тяжело это ни было. Хоть даже и полная жуть.

Анна проводила взглядом еще один улетающий самолет – большой, тяжелый и сильный, он взмыл в небо и через несколько минут исчез за белоснежными облаками. Анна сделала три глубоких вдоха, расправила плечи, нацепила наушники и медленно пошла к выходу, слушая мелодичные переливы его музыки.

Олеся узнала о том, что Нонна попала в больницу, только к вечеру понедельника. Недосуг, телефон был отключен, да и не до того, честно говоря. А когда узнала, Олеся сама была в таком ступоре и шоке, что ее впору было откачивать. Померанцев, конечно, не мог пережить спокойно то, что она уехала от него на все выходные, – он решил отомстить. И месть его, надо сказать, была впечатляющей. Олеся сидела и буквально не знала, как выйти из ступора, что делать и что сказать. Звонить немедленно Нонне? Идти и искать успокоительное? Снова напиться вдрызг? Впрочем, вариант «напиться» она не рассматривала – и без того плохо, да и не пришла она еще в себя до конца после всего выпитого на фестивале. Тяжелая это работа – отдыхать на свежем воздухе, никакой печени не хватает.

Фестиваль Олеся вспоминала с трудом, но не без удовольствия. В принципе, все было классно, вот только Померанцева в квартире, куда Олеся добралась лишь в воскресенье после полуночи, конечно же, не оказалось. Олесе бы радоваться да отдыхать – ведь это означало, что ни скандалов не будет, ни претензий. Но так уж она устроена. Принялась звонить ему, бродить по квартире. Телефон его, хоть и был в зоне действия сети, не отвечал. Сколько уж там от нее было звонков и сообщений – черт его знает. Достоинство она полностью потеряла к трем утра. Не проспав и двух часов, вскочила с головной болью, а с утра – на съемки, невыспавшаяся, уставшая, да и похмелье еще не прошло.

Каблуков изгалялся, как мог, их взаимная рабочая ненависть только крепла с каждой новой съемкой. Режиссер Котик был доволен, и место в этом фальшивом шоу прочно закрепилось за ними, их дуэт стал нераздельным и непоколебимым, будь он проклят. Впрочем, как ни крути, а Каблуков все же недотягивал до высоких критериев настоящего козла и вампира – не мог он тягаться, к примеру, с Померанцевым. Ну что Каблук мог сделать Олесе? Ну, дернул он ее за ногу, чтобы она свалилась с пирамиды, на которую лезла. Ну, покрыл ее трехэтажным матерным раскатом, когда снималась часть об их якобы «отношениях». Так чего ж плохого – только веселее будет запикивать как его слова, так и Олесин ответ. Сегодня это даже модно.

Все дело было в том, что на Каблука Олесе было глубоко наплевать, к тому же она видела, что он, как и сама Олеся, спит и видит стать НЗ – настоящей звездой, а это, как ни крути, делало их до какой-то степени близкими друг другу. Как родственники, которые не любят и даже терпеть друг друга не могут, но при этом все равно кровная родня, связанная одной ДНК-цепью. Ругайся, не ругайся – не избавишься. На счету Каблукова уже была целая папка с эпизодическими ролями, две маленькие роли в телефильмах, бессчетное количество участия в каких-то капустниках, КВН местного масштаба, игры на сценах в любительских театрах. Будь он другим человеком, они с Олесей даже могли бы стать друзьями. Будь он более талантливым, он мог бы даже стать звездой. Но он не был талантливым. Он забывал слова, часто терялся и краснел. У него не было того, что называется в актерской среде «гуттаперчевым лицом», – он умел показывать эмоции, умел переходить от радости к ужасу, но эмоции на его лице были такими обычными, неинтересными. Его лицо не завораживало.

Именно тут, на этих съемках, где Олесе довелось так близко, так интенсивно работать с ним, она вдруг начала понимать, о чем говорил Померанцев, обзывая ее бездарной. Таких, как они с Каблуковым, было – миллион. И все – несостоявшиеся НЗ, актеры погорелого театра. Талантов было так мало, что их искали днем с огнем, а пока не нашли, использовали Олесю, давали место Каблукову. Но разве это хоть что-то меняло?

«Может, я действительно занимаюсь не своим делом? – приходило Олесе в голову. – Этого же не изменить, если мне не дано – ничего и не получится, да?»