– Ну а ты? Что ты?.. Согласен? Это выгодно?
– Да какой там выгодно! Здесь работа не за деньги. В «Хорине» мне, кстати, ничего не платят. Нечто вроде творческой практики для студента художественного вуза. Ерунда… Сплошная ерунда! Мне надо подзаработать, приодеться, снять нормальную квартиру, а я трачу время на такую ерунду! И гостиница эта – ерундовая. А для него она, для этого Томмазо Кампанелла, эта гостиница – самое прекрасное место на свете. Так он мне говорил. И просил нарисовать ее образ для музея Лефортово, который он потихонечку создает в том же зале, где и этот «Хорин».
Фома Фомичев отошел от зеркала.
– Он обожает Лефортово. Он мне говорил, что настолько любит Лефортово, что никогда и ни за какие коврижки отсюда не уедет.
– Это кто? Это этот Томмазо Кампанелла, что ли? Это он, что ли, такой любитель Лефортово?! А чего он здесь нашел?
– Нашел что-то.
– Слушай, а все-таки почему его зовут Томмазо Кампанелла?
– А почему ты больше всего обожаешь жареный картофель и пиво? Потому и его зовут Томмазо Кампанелла. Боже, какая ужасная здесь гостиница!
Приятель Фомы Фомичева в этот момент особенно сильно набил рот жареным картофелем и особенно громко сглотнул пиво, так что Фома Фомичев даже поморщился от отвращения. Но он еще подумал, что за этот номер в этой гостинице ему почти ничего не приходится платить, а это – большая экономия. А иначе, не сними он этот номер, ему бы, наверняка, пришлось ночевать на вокзале, потому что с одной квартиры ему пришлось съехать, а на другую он еще не заехал, а в общежитие сейчас никак было нельзя, и вообще, несколько ночей ему надо было где-то перекантоваться, и чтобы не было так противно в этом убогом месте одному, он позвал к себе в гости приятеля и тот тоже с радостью согласился пойти сюда, потому что Фома Фомичев соблазнил его вкусным ужином. Итак, мгновения прошли, и мы вместе с Томмазо Кампанелла выскакиваем из лабиринта, составленного из музейных стендов.
Тем временем Томмазо Кампанелла вбежал обратно в зал «Хорина» и обнаружил, что там… совершенно темно!
Бабах!.. Неожиданно, с шумом, так что он вздрогнул, распахнулась какая-то дверь и зажегся свет.
На ступенях сцены – толпа масок в длинных цветастых балахонах. Всех видов и оттенков, они производили невероятные впечатления на хориновцев, что уже было хотели разойтись на коротенький перерыв, – так просто, перекусить в ближайших харчевнях, потому что эту ночь они собирались провести на репетиции «Хорина», – ведь завтра… Уже завтра предстояло то самое решающее выступление хора на иностранных языках в самой сердцевине, за решетками и заборами, за пределами и гранями этой жизни – в жизни той, иной, в тюрьме «Матросская тишина»… Маски уложили их наповал, они стояли разинув рты. Никто, конечно же, не ожидал, не мог подумать и не предполагал… Ах, что за маски, что за неожиданность! Вот это выход персонажей на сцену! Вот это удивление!
Вечер, зал… В «Хоре на иностранных языках», точнее, в том помещении, где есть сцена, в том Музее молодежи прежних лет стояли волшебные маски в цветастых карнавальных балахонах и люди. Люди, люди… Кругом – люди, разинувшие рты. Толстые и не очень, тонкие и так себе, низкие, высокие, курящие и некурящие, мужчины, женщины, кажется – среди них были даже дети. И все, как дети, разинули рты.
– Ну вот, я вас предупреждал, что этим вечером мы представим вам отчет о той короткой командировке в Ригу, которая закончилась лишь совсем недавно, лишь не так много часов тому назад. Я приехал на такси из аэропорта, в который меня принес быстрокрылый самолет, – проговорил Господин Радио. – То действие, которое мы хотим показать вам, есть лишь иллюстрация того, что случилось всего лишь несколько часов тому назад в зале ожидания рижского аэропорта. Один из нас, скажу честно, не я, предложил использовать эту историю как основной костяк для нашей пьесы. Возможно, это и вариант. Один из вариантов. Хотя у меня есть и другой. Не удивляйтесь, мы очень быстро приготовили эти сценки. Каждая маска соответствует реальному участнику происшествия в рижском аэропорту. Повторяю, это всего лишь художественная интерпретация, иллюстрация. Да… Я… Вот… Не удивляйтесь, все сделано по-живому, наспехаря. Мы почти не репетировали. Маски, маски!.. Маски! Задело!.. Да, еще… Я не все сказал. Сначала мы покажем вам просто прелюдию, заставку. Потом… Потом – вы увидите сами. А основная часть действа в рижском аэропорту – после перерыва, потому что все-таки еще не все готово. Одна маленькая деталька нуждается в дорепетировании. Итак! Маски! За дело!
На импровизированную сценическую площадку уже не на дощатом помосте, а прямо посреди «зрительного зала» выбежали два актера, которые несли в руках, так чтобы видели зрители – остальные хориновцы – транспарант с надписью большими буквами «ЕЩЕ ДО ОТЛЕТА В РИГУ», что указывало на время, в которое происходила эта маленькая под-сценка. Руководитель «Хорина», Господин Радио, пояснял:
– Еще до того, как мы поехали в Ригу, один из нас сказал… Да! Сейчас мы в эдакой сценической форме напомним вам про те необыкновенные слова, которые он нам сказал. Действительно, они стали девизом всего нашего хора, да и что греха таить, каждого из нас.
– Кто сказал? Что сказал?.. Кто сказал?.. Что сказал?.. – доносились многократно повторенные вопросы из толпы участников хора, стоявших и сидевших вокруг импровизированной «сценической площадки» посредине хориновского зала.
– А вот он сказал! – воскликнул руководитель «Хорина» и жестом фехтовальщика, заведя одну руку назад и подняв ее кверху, пальцем правой показал на актера во фраке, белой манишке, лаковых штиблетах (точно таких же, как и у наблюдавшего за всем этим представлением Томмазо Кампанелла) и греческой театральной маске, разумеется, словно делая ему укол шпагой. – Он, именно он, тот, который сейчас очень голоден и собирается из-за этого продать фрак, который мы ему выдали, между прочим, совершенно бесплатно в качестве театрального костюма.
– О! Да я, кажется, размножаюсь! А еще совсем недавно я репетировал свою роль на сцене «Хорина» в полном одиночестве! – воскликнул Томмазо Кампанелла. И добавил уже тихо, обращаясь к одной лишь женщине-шуту, которая обернулась и посмотрела на него пристально:
– Тем лучше. Значит меня не станет мучить совесть, если я оставлю хориновскую костюмерную без единственного в ней фрака.
– Не вздумайте! – мрачно произнесла женщина-шут и отвернулась.
– Кто-нибудь… Кто-нибудь… Кто-нибудь отведет меня в театр?! – плаксивым голосом потребовал подросток в пальтишке. – Я там хоть погреюсь, потому что мне холодно очень!
Но на него просто не обратили теперь внимания. Потому что в самый центр импровизированной сценической площадки вышла маска, одетая в черный фрак, белую манишку и лаковые ботинки.
Маска произнесла:
– Послушайте, я, Томмазо Кампанелла, находясь в трезвом уме и здравой памяти, провозглашаю веру в чудесное и быстрое избавление основной теорией жизни «Хорина». Причем каждый из вас должен верить в это чудесное избавление истинно, самозабвенно, до безумия! Во-вторых, я провозглашаю эмоцию, настроение самым главным моментом нашего бытия. Ведь кошмар и есть прежде всего эмоция, плохое, ужасное настроение. И в-третьих – я верю в мистическую силу декораций. Недаром, мы в театре. Итак – занавес! И давайте же строго следовать этим правилам!