ярости. А Роман бил яростно? Так?
# * *
— Что молчишь? Мало тебе криминалистической и судебно-медицинской экспертизы? А теперь сравни эти три рисунка.
—А что, рисунки как рисунки.
— На них нарисован маршрут от города до биохимзавода, где вы предложили Ахтаеву убить Мухачева и спрятать его тело. И вы оба с Дробовым набросали, как умели, этот маршрут. Бумажка она и есть бумажка. Можешь сказать, кому какая принадлежит?
— Могу. Это я рисовал, это Серега, у него похожее вышло. А этот рисунок я не знаю.
— Правильно, его рисовал следователь, когда проводил следственный эксперимент с Дробовым, он вычертил маршрут со слов Дробова.
— Ну и что?
— А теперь скажи, где мы нашли два рисунка, сделанные тобой и Серегой?
— Откуда мне знать. У Сереги дома?
— Нет, у Ахтаева. В квартире, которую они снимали в центре города с братом Вениамином. В мусорном ведре. Не очень, доложу я тебе, приятное это дело, в чужих отбросах, в дерьме возиться. Но такая у нас работа, пока такие как ты, Дробов, Ахтаевы, по земле ходят. Ничего, порылись, нашли рисунки, к делу подшили, руки вымыли... А вот у вас... сколько после убийства руки от крови ни оттирай, на них снова кровь проступает.
Алиев машинально вытянул перед собой руки, с ужасом на них посмотрел, понял, что это очередная следовательская «покупка», не понял, что метафора, вяло опустил руки вдоль туловища, прикрыл глаза.
Хреновато для него дела складывались. А главное, он никак не мог понять, есть ли выход, и если есть, то где он.
Вроде, насколько его соображаловка работала, надо признавать, что убили они вдвоем с Дробовым. Почерк Серега он помнил.
С другой стороны, если следователь не врал, то наука подтверждала: убивали втроем.
Может, сказать, что был третий? Ну, какой-нибудь бывший сокамерник, кент по Надвоицкой зоне, сходил с ними на «мокрое дело», и смылся из города. Имя? Да любое... Можно и одну кликуху назвать. Леха-«Керя», например. Было трое, говорите, так я вспомнил, что я в день убийства на вокзале случайно Леху-«Керю» встретил, уговорил его пойти на дело. Зачем пошел? А мы ему за это часы, которые с рук Мухи сняли, отдали. Он в тот же день выехал в Архангельск. Пусть там ищут.
— Подумал?
— Подумал: щас все расскажу, чистосердечно...
— Ага... А я твое чистосердечное на этот раз на магнитофон запишу, чтоб тебе стыднее потом было слушать, что ты мне тут врал.
—Да я, гражданин следователь, как на духу.
— Погоди. Чтоб тебе лишнего не врать, давай-ка я тебя еще кое с какими документиками познакомлю.
— А что... давайте... такая у вас бумажная работа.
— Вот, смотри, протокол обыска в твоей квартире. Вот это место, читай, подтверждающее, что ты действительно ножом срезал веревку, натянутую над газовой плитой для сушки белья. Прочитал?
— А что? Дело нехитрое. Грамоте обучались.
— А теперь эту справку читай. Эксперты подтверждают, что веревка, которой душили Мухачева, и те фрагменты веревки, которые остались на гвоздях в кухне, идентичны.
— Это чего?
— Значит, одинаковые, то есть подтверждаются твои слова, что срезал веревку, что принес ее с собой на место убийства. Но...
— И что «но»?
— А то, что микрочастицы пота, обнаруженные экспертами на той веревке, которой душили Мухачева, принадлежат не тебе, а Дробову. Значит...
— Значит, подтверждается, что и он участвовал в убийстве?
— Во, соображать начинаешь; дальше больше, доказали мы с тобой, что вы с Дробовым точно убивали Мухачева.
—Так мы этого уже и не отрицаем... Я дал чистосердечные, он тоже.
— Какие же это «чистосердечные», если ты брал все на себя одного, хотя убивали втроем, Дробов — на себя и на тебя все брал, а третьего-то и выгораживаете.
—Ладно, припер ты меня, начальник, к стенке. Колюсь. Пиши: «Я, Эдя Алиев, чистосердечно признаю, что нас было трое».
— Кто был третьим?
— Мой кент по Надвоицкой колонии. Случайно встретил его на вокзале в тот день. Показалось, что втроем надежнее. Позвал с собой. Серега не возражал. Тем более, что у моего кента тоже личная ненависть была против Клопа — он у него электробритву в колонии спер из тумбочки. Ну, значит, пошли на дело...
— Ты мне «романы» не пой тут. Короче. Он из неприязненных отношений с Мухачевым пошел или из корыстных?
— Имеет значение?
— Имеет.
— И — из корыстных: мы с Серегой обещали ему отдать часы Мухины.
— Какой марки, не помнишь?
— Помню. Марки «Заря» (кварц с браслетом)...
— Это вот не эти ли часы, № 756916?
— О, кажись эти! — растерялся Алиев. — Вы что же, задержали моего кента?
— Мы задержали его, твоего кента, только вот накладка вышла, в одной колонии с ним ты никогда не сидел. Мы его в колонии и нашли. Он там отбывал срок за незаконное хранение и ношение оружия. Вот с его руки мы там и сняли эти часики. Мать Мухачева их тоже однозначно признала, — даже царапины на оборотной стороне указала, не глядя.
— Значит, совпадает мое показание с натурой? — нагло спросил Алиев.
— Не, Эдя, не совпадает. Часики-то мы с руки Романа Ахтаева сняли. Он и был третьим?
— Не... Часы, я, значит, перепутал, эти Серега, видно, я запамятовал, подарил Роману. Они в корешах.
— А какие же часы достались твоему кенту из Архангельска?
— А может, эти... желтого металла, на кожаном ремешке?
— Нет, Эдя, эти часы сняты братьями Ахтаевыми и Дробовым с руки убитого ими Кордина. Значит, признаешь, что и ты в том убийстве участвовал?
— Мне лишнего не надо. Так и до «вышки» насобираете мне статей.
— Насобираю, если правду не начнешь говорить. Ладно, чтобы не мучился, дам тебе еще один шанс на «чистосердечное». Послушай.
И Михаил включил магнитофон.
Из магнитофона полилась, как ни странно, довольно складная речь Сереги Дробова... Тихим, с хрипотцой голосом он рассказывал, как Алиев предложил, и они втроем — Алиев, он, Дробов, и Роман Ахтаев — осуществили убийство Мухачева в районе биохимзавода. Чем купили Дробова, чем его на испуг взяли, чем к стенке приперли, этого
Алиев не знал и узнать уже не мог. Но то, что это был точно голос Сереги, и что он первым сдавал «пахана», это было реально, как в морге. И запираться больше не было смысла.
В ушах его еще звучал голос Дробова:
— «По протоколу обыска признаю... найденные у меня связки ключей, подошедшие к проходящим по делу автомобилями «Москвич», «Жигули» и три «Волги», действительно оставлены мной в качестве трофеев, автомобили были нами взяты и проданы на Кавказ, а водители убиты».