Вокзал - читать онлайн книгу. Автор: Олег Андреев cтр.№ 41

– Артистка. Она у нас последний день работает, – стал оправдываться Ларин.

– Детский сад, – развел руками фээсбэшник.

Он видел, как толстуха подошла принять заказ.

– Двойной кофе и рюмку коньяку, – заказала фифа (для толстухи такие были фифами) и посмотрела в окно.

Заказывая, она не смотрела на официантку.

– Кофе и коньяк могут подать и в баре.

Официантку всегда раздражал этот тип женщин. Она старалась сдерживаться, чтоб не турнули, при ее комплекции не так-то просто найти хлебное место, но получалось не всегда.

– Милая, с утра я и так стоптала каблуки «по самое не балуйся», так что будь любезна, принеси, что заказали, а потом мы вместе подумаем, не съесть ли нам чего-нибудь сладенького. Не против?

Клиентка попала в самую точку. Толстуха фыркнула и пошла выполнять заказ.

Фаломеев, как водолаз, дважды глубоко вздохнул, зачем-то застегнул, а потом снова расстегнул пиджак и решительно направился к даме.

Та в ожидании заказа отчужденно смотрела в окно на привокзальную площадь.

Откровенно говоря, там не было ничего интересного. Ну машины… люди… гаишник выдавливает из транзитника стольник… Но не смотреть же на рожи командированных или пьяницу обалдуя, с утра жравшего шампанское в центре зала.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как к столику кто-то подходит.

Кто-то, но точно не официантка. Наверное, тот смазливый хлыщ, что вязался еще в баре. Сейчас она его отбреет.

Надо же, садится…

Дама повернула к нему свое прекрасное, одухотворенное лицо с грустными темными глазами цвета несорванной сливы, с таким же голубым налетом, которого еще не касались пальцы. Вот в них мелькнула тень удивления. Вот приоткрылись чуть припухшие губы, и дама заговорила. Без гнева и иронии. С ним. С Фаломеевым.

Черт возьми, мелькнуло у дамы с некоторой долей обиды, не он. Не тот из бара… Придурок с шампанским. Мешки под глазами. Рубашка не первой свежести.

Щетина. Все ясно. Лицо простое. Крутят его наверняка местные девки, и не может, бедолага из Уренгоя, до югов добраться. Пожалеть некому. А пожалеют – еще хуже – привяжется, как собачка.

Какие у нее ровные и белые зубы. Не зубки – зубы. Терпеть не мог Фаломеев мелких, часто-часто посаженных зубов. Чисто у грызуна какого. А руки? Ну вспомни, Фаломеев, боже ж ты мой, кто сказал – пара лебедей?

Все-все, до самой мелкой черточки в ее лице разглядел сибиряк. Такие или примерно такие мысли рождались в головах этой пары, сидящей у окна. Между тем разговор проистекал совсем не так и не о том, о чем они могли в это время думать.

Он. Вы только не гоните меня сразу. Я уйду и не буду вам мешать. Сам я из Нягани. Это далеко. Это вам ни к чему даже знать. Я вот о чем, я… Хотите я вам вас опишу? Вам ведь много раз говорили, что вы красивы… Нет-нет, все это правда. Но, видите ли, есть правда от тонкого и изощренного ума, а есть – от сердца. Я в Нягани всем расскажу о вас…

Она. Не стоит. Мне нужно побыть одной. Понимаете? Спасибо за красивые слова и, надеюсь, чувства. Но вы меня поняли? Сегодня не тот день. Прощайте.

Он. Два слова.

Она кивнула.

Он. Я вам только про глаза скажу. Хотите?

Она. Красивый разрез, необычно темно-голубые?..

Он. Нет. То есть да. И это тоже, разумеется… Они у вас усталые.

Она. Естественно. С шести утра на ногах. Две экскурсии.

Он. Нет, вы меня не поняли, НЕ ТАК – усталые.

Фаломеев вдруг с ужасом понял, что слова у него находятся сами собой.

Этого с Фаломеевым еще не было. Он признавался в любви своей бывшей, словно ручным прессом из вялой морковки сок давил, а тут надо же. Это все от Филина.

Они всю зиму в разведке были и заторчали на полтора месяца без подвоза. Жили в сельской библиотеке со старым фондом, еще дореволюционным. Вот там и начитался.

Но сейчас, как бы по-книжному, но не из книжек. То есть слова из книжек, а мысли его самого. Вот что удивительно-то.

А в служебке разыгралось следующее…

– Чего ты, дура, стоишь! Бери заказ и неси. Я эту выдру из экскурсионного бюро узнала. У нее мужиков, как грязи. Уведет. Я чувствовала, мужик что надо.

Ну и что, что попивает. Хреновина.

Толстуха сунула Алике свой поднос и подтолкнула к выходу в зал.

У Алики подогнулись ноги, тем не менее она пересекла зал и довольно неаккуратно поставила заказ.

– А вам чего подать? – спросила она у Фаломеева, и в глазах ее горел костер инквизиции.

– Мне?

– Тебе.

– Боржоми… Только в стеклянной бутылке, – сказал Фаломеев и ощутил действительное желание испить минералки, а не водки или шампанского, сказал и забыл про Алику.

Он. Видите ли, есть фигуры доминантные, а есть все остальные. Доминантных фигур всего пять процентов. Я всегда себя к остальным причислял. Всегда. До сегодняшнего дня. До двенадцати тридцати.

Она. Почему? Мужчина вы – не Бельмондо, но по-своему хороши.

Он. А я теперь знаю. Но дело не в этом даже.

Она. В чем?

Он. В вас.

Чуть взлетели брови. Чуть.

Он. Вы не просто женщина, вы женщина, рядом с которой хочется стать львом, мужчиной, в конце концов. Не перебивайте, пожалуйста. И за это я вам очень благодарен. И всякий должен быть благодарен… Чему вы улыбаетесь? У вас неприятности? Хотите я вам скажу одну очень деликатную вещь?.. Не надо.

Она. Что – не надо?

Он. Не делайте этого. Потом, ПОТОМ все будет иначе, то есть совсем не так, как впервые.

Она. Не говорите загадками.

Он. Какая же тут загадка. Я как увидел вас, сразу понял. Не надо делать аборт. Не надо избавляться от ребенка. Потом будете страшно жалеть.

У нее распахнулись глаза и приоткрылись губы.

Она. Откуда вы это знаете? Я сама узнала только вчера. Вы – ясновидящий?

Он. Совсем нет. Я по глазам.

Она. Но это же и есть то самое… Ясновидение. И что, если аборт, потом детей не будет?

Он. Не будет.

Сказал, как отрезал, а главное, сам поверил в свой диагноз. И столько убежденности звучало в его голосе, что и она поверила безоговорочно.

– Вы вот что. Вы приведите себя в порядок. Я пошла, но через два часа вернусь. У меня экскурсия.

Фаломеев постарался сдержать мышцы лица, так как от счастья они норовили задергаться.