Свободного времени у меня сколько угодно, и я хожу в степь с
охотниками, те тоже знают мою историю, но приписывают мне сверхъестественные
способности, ибо знают: если я — рядом, обязательно встретим лисиц. Целые дни
провожу в музее поэта, разглядываю его вещи, читаю его книги, слушаю, как
посетители декламируют его стихи. Иногда ощущаю горячее дуновение, вижу
огоньки, падаю наземь — и в такие мгновения Голос неизменно сообщает мне что-то
вполне конкретное: будет ли засуха, падет ли скот, приедут ли торговцы. Но я
никому не рассказываю об этом, кроме матери, а она с каждым днем все больше
тревожится из-за меня.
И вот однажды она ведет меня на консультацию к врачу,
который как раз оказался в наших краях. Внимательно ознакомившись с моей
историей и сделав при этом какие-то пометки, он с помощью специального аппарата
осматривает глазное дно, слушает сердце, бьет молоточком по колену, а потом
ставит диагноз — эпилепсия. Болезнь не заразная, и с годами припадки будут
случаться все реже.
Я-то уверен, что ничем не болен, но, чтобы успокоить мать,
делаю вид, будто поверил. Директору музея, заметившему мою отчаянную тягу к
знаниям, жалко меня, и он начинает давать мне уроки географии и литературы. С
его помощью я научился тому, что необыкновенно пригодится мне в жизни, —
говорить по-английски. Однажды Голос просит меня передать директору, что в
скором времени он займет важный пост. Сообщив ему это, слышу лишь невеселый
смех и прямой ответ: это совершенно невозможно, он — верующий мусульманин и
никогда не состоял в партии.
Мне исполняется пятнадцать лет. Через два месяца после
нашего разговора замечаю, что в нашем крае что-то изменилось — чиновники,
прежде такие высокомерные, теперь становятся очень любезными и спрашивают, не
хочу ли я вернуться в школу. Огромные грузовики, набитые русскими солдатами,
движутся в сторону границы. В один прекрасный день, когда я что-то учу за
конторкой, принадлежавшей когда-то поэту, вбегает директор музея сам не свой от
изумления и тревоги: произошло то, чего произойти не могло, казалось бы,
никогда — пал коммунистический режим, причем, что называется, — в одночасье.
Бывшие советские республики становятся независимыми государствами, из Алма-Аты
приходят вести о формировании нового правительства, а его, директора, назначают
губернатором провинции.
Но вместо того, чтобы расцеловать меня на радостях, он
спрашивает, как же это я загодя узнал об этом — неужели что-то слышал? Может
быть, я был завербован советской спецслужбой следить за ним? Или — и это самое
скверное — я вступил в сделку с дьяволом?!
Я отвечаю, что ему известна моя история — явления девочки,
Голос, припадки, позволяющие мне слушать неведомое другим. Он отвечает, что все
это всего лишь болезнь: на свете есть один пророк — Магомет, и все, что он
предсказал, уже сбылось. Однако, продолжает директор, сатана по-прежнему
пребывает в этом мире, используя самые хитроумные способы — в том числе и
способность провидеть будущее — для того, чтобы улавливать в свои сети
слабодушных и сбивать людей с пути истинной веры. Директор помогал мне, ибо
ислам велит проявлять милосердие, но теперь он в этом глубоко раскаивается: я —
либо тайный агент спецслужбы, либо посланник сатаны.
Он прогоняет меня в тот же день.
Жить и раньше было нелегко, а теперь стало и вовсе
невыносимо. Ткацкая фабрика, где работала моя мать, прежде принадлежала
государству, ныне перешла в частные руки — и новые владельцы задумали выпускать
другую продукцию, изменили структуру, а в результате мать была уволена. Через
два месяца нам уже нечего есть, и остается только одно — покинуть деревню, где
прошла вся моя жизнь, и идти искать работу.
Дед с бабкой уходить отказываются, по ним, лучше умереть от
голода, чем покинуть отчий край. А мы с матерью отправляемся в Алма-Ату. Так я
впервые попадаю в большой город, и меня потрясают машины, исполинские здания,
светящиеся вывески, самодвижущиеся лестницы и больше всего — лифты. Мать устраивается
в магазин, меня берут в подручные механика на бензоколонке. Большую часть
заработанного мы отсылаем старикам в деревню, однако оставшегося хватает на еду
и невиданные прежде развлечения — кино, аттракционы, футбольные матчи.
После переезда в город припадки прекращаются, но меня больше
не посещают видения и я не слышу голос девочки. Ну и хорошо, думаю я, не
страдая от отсутствия невидимого друга, сопровождавшего меня с восьми лет. Я
заворожен Алма-Атой и занят зарабатыванием денег: понимаю, что, если буду вести
себя умно, смогу добиться многого. Но вот в один воскресный вечер, сидя у
единственного окна нашей маленькой квартиры, глядя на незаасфальтированный
тупик и вспоминая, как вчера, загоняя машину в гараж, я слегка помял ее, я
места себе не нахожу от тревоги — боюсь, что уволят, — так боюсь, что кусок в
горло не лезет.
И вдруг снова ощущаю горячее дуновение, вижу огни. Как потом
рассказывала мать, я упал, заговорил на непонятном наречии, и это состояние
длилось дольше, чем обычно. Я же помню, что именно в этот миг Голос напомнил
мне о том, что у меня есть поручение. Очнувшись, чувствую присутствие и, хоть
ничего не вижу, могу разговаривать с девочкой.
Но меня это больше не интересует: покинув деревню, я покинул
и свой прежний мир. И все же спрашиваю, в чем же оно состоит, это поручение? И
Голос отвечает, что дается оно всем представителям рода человеческого —
напитать мир энергией всеобъемлющей любви. Я задаю вопрос о том единственном,
что занимает меня в тот момент, — сильно ли мне попадет за помятую машину?
Голос говорит: «Не волнуйся, скажи правду, владелец бензоколонки сумеет тебя
понять».
Там я проработал пять лет. Завожу друзей, знакомлюсь с
девушками, открываю для себя секс, участвую в уличных драках, то есть живу
самой обычной и нормальной жизнью. Случаются припадки, поначалу мои друзья
пугаются, но после того как я объясняю, что это — проявление «высшей силы», они
начинают относиться к этому с уважением. Просят помочь, советуются насчет
любовных неурядиц и проблем с родителями, однако я уже не спрашиваю Голос —
печальный опыт учит меня, что за нашу помощь отплачивают нам самой черной
неблагодарностью.
Если друзья особенно настойчивы, на ходу выдумываю, что
вхожу в некое «тайное общество», — в то время, после того как религию
десятилетиями подавляли и искореняли, всякая мистика и эзотерика входят в моду.
Появляются книги о пресловутой «высшей силе», из Индии и Китая приезжают гуру и
наставники, читаются лекции о самоусовершенствовании. Послушав одну-две, я
убеждаюсь, что ничему не могу научиться, ибо по-настоящему доверяю только
Голосу. Но беда в том, что я слишком занят, чтобы осмыслить то, что он говорит.