— Наша встреча подходит к концу, — произнесла та девушка,
которая зажигала свечи. — Последняя история — за Альмой.
Альмой оказалась женщина, державшая бронзовый поднос. По ее
выговору можно было понять, что она — с Востока.
— У одного человека был буйвол с могучими рогами. Вот бы
сесть между ними, думал человек, мне казалось бы тогда, что я сижу на троне. И
вот однажды, когда буйвол на что-то отвлекся, человек подскочил к нему и
исполнил свое желание. В тот же миг буйвол поднялся и далеко отшвырнул
человека.
Увидев это, жена его заплакала.
«Не плачь, — сказал он ей. — Мне больно, однако я осуществил
свое желание».
Публика потянулась к выходу. Я спросил своего соседа о его
ощущениях.
— Сами знаете. Вы же пишете об этом в своих книгах. Я не
знал, однако слукавил:
— Может быть, и знаю. Но хочу убедиться.
Он поглядел на меня так, словно внезапно усомнился, что я —
тот самый писатель, чьи книги он читал, и лишь потом ответил:
— Я вступил в контакт с энергией Вселенной. Бог прошел через
мою душу.
И вышел, чтобы не объяснять произнесенных им слов.
В пустом зале остались лишь четверо актеров, двое музыкантов
и я. Женщины отправились в туалетную комнату — наверное, переодеваться. Мужчины
снимали свои белые одеяния прямо здесь. Потом они спрятали канделябры и свои
инструменты в два больших чемодана.
Человек постарше, который во время представления играл на
барабане, стал считать деньги, раскладывая их на равные кучки. Мне показалось,
что Михаил только теперь заметил мое присутствие.
— Я ждал, что вы придете.
— И, должно быть, знаете причину.
— Пропустив через свое тело божественную энергию, я знаю
все. Знаю, как начинаются войны, как зарождается любовь. Знаю, почему мужчина
отыскивает женщину, которую любит.
Я чувствую, что вновь иду по лезвию ножа. Если он знает, что
меня привел сюда Заир, он не может не сознавать, что его отношения с Эстер —
под угрозой.
— Поговорим как мужчина с мужчиной? Как мужчины, которые
оспаривают нечто ценное?
Я вижу, что он колеблется. И продолжаю:
— Я знаю, что больно ударюсь, вроде того человека, что хотел
усесться между рогами буйвола. Но знаю, что заслуживаю этого. Заслуживаю из-за
той боли, которую причинял, пусть и неосознанно. Не верю, что Эстер оставила бы
меня, если бы я уважал ее любовь.
— Вы ничего не понимаете, — произнес Михаил.
От этой фразы я впадаю в бешенство. Как смеет этот юнец
говорить взрослому, пожившему, испытанному жизнью человеку, что тот ничего не
понимает?! Однако надо взять себя в руки, вытерпеть унижение, сделать все, что
будет необходимо, ибо я не могу больше жить в окружении призраков, порожденных
моим воображением, не могу допустить, чтобы Заир по-прежнему властвовал над
всей моей вселенной.
— Может быть, я и в самом деле ничего не понимаю. Именно
потому я здесь. Для того, чтобы понять. Чтобы через понимание освободиться от
того, что произошло.
— Раньше вы понимали все, а потом вдруг перестали — по
крайней мере так сказала мне Эстер. Для вас, как и для каждого мужа, пришел
момент, когда жена стала восприниматься как часть обстановки или утвари.
Меня так и подмывает сказать: «Пусть бы она мне об этом и
сказала. Пусть бы дала возможность исправить ошибку, а не променяла меня на
юнца двадцати с чем-то лет, который очень скоро начнет поступать в точности,
как поступал я». Однако произношу я совсем не эти слова:
— Я не верю, что это так. Вы прочли мою книгу, вы пришли в
магазин, где я раздавал автографы, потому что знали, что я чувствую, и хотели
успокоить меня. Сердце мое — в клочьях. Случалось ли вам слышать о Заире?
— Я — мусульманин. Это понятие мне известно.
— Так вот, Эстер занимает все пространство моей жизни. Я
думал, что освобожусь от ее присутствия, если опишу все, что чувствую. Теперь
для моей любви слова почти не нужны, но ни о чем другом я думать не могу. Прошу
вас — я сделаю все, что вы захотите, но только объясните мне, почему она
предпочла исчезнуть. Вы сами только что сказали — я ничего не понимаю.
Это было довольно тяжко — просить любовника моей жены, чтобы
помог мне постичь произошедшее. Если бы Михаил не появился неделю назад в
магазине, где я подписывал экземпляры своей книги, может, и было бы достаточно
той минуты в соборе Витории, когда я принял свою любовь, когда я решил написать
«Время раздирать и время сшивать». Судьба, однако, распорядилась иначе — и
хватило всего лишь надежды на новую встречу с Эстер, чтобы нарушить шаткое
равновесие.
— Давайте поужинаем вместе, — сказал Михаил после долгой
паузы. — Вы и в самом деле ничего не понимаете. Но прошедшая сегодня через мое
тело будет великодушна к тебе.
Мы условливаемся о встрече назавтра. На обратном пути я
вспоминаю разговор с Эстер — месяца за три до ее исчезновения.
Мы тогда говорили о божественной энергии, проходящей через
человеческое тело.
***
— У них и в самом деле теперь другие глаза. Да, в них
по-прежнему — страх смерти, но, помимо и поверх страха, — готовность к
самопожертвованию. Их жизнь обрела смысл, потому что им теперь есть за что
отдавать ее.
— Ты говоришь о солдатах?
— О них. И — еще об одном. Это так ужасно, что я не могу его
принять, но и притвориться, будто не вижу, — тоже не могу. Война — это ритуал.
Ритуал крови, но также и любви.
— Ты с ума сошла.
— Возможно. Я знавала своих коллег — военных
корреспондентов: они ездят из страны в страну, словно обыденность смерти
сделалась частью их жизни. Они ничего не боятся, они встречают опасность как
солдаты. И это все — ради новостей? Не верю. Они просто уже не могут обойтись
без ощущения опасности, без духа приключения, без впрыска адреналина. Один из
них — семейный человек, отец троих детей — объяснил мне, что лучше всего он
чувствует себя на поле сражения, хотя обожает свою семью и часами готов
говорить о жене и детях.
— Для меня это непостижимо. Я не хочу вмешиваться в твою
жизнь, Эстер, но считаю: этот опыт не пойдет тебе на пользу.
— На пользу мне не пойдет жизнь без цели и смысла. А на
войне каждый знает, что участвует в чем-то очень важном...
— Присутствует при историческом моменте?