Итак. Сорок тысяч в месяц. Четыреста восемьдесят тысяч в год. Плюс занятия, отдых, лечение детей. Округлим до пятисот пятидесяти. Дальше Андрею понадобился калькулятор. Триста тысяч наследства в переводе на рубли составляет примерно девять миллионов, разделить их на пятьсот пятьдесят тысяч… получается шестнадцать лет. Вряд ли Бурмистров планировал так долго выплачивать алименты. Его сыну уже шестнадцать лет, дочери двенадцать. Да. Убийство Бурмистрова, очевидно, было выгодно вдове. Но ведь не все убивают бывших мужей из-за вопроса о разводе.
Рассмотрим другой поворот. Скобелева дамочка властная, жесткая. Сперва она завела роман, подмяла под себя Бурмистрова, потом начала его шантажировать, требуя развода. Чем именно шантажировать – вопрос отдельный, тут надо покопаться. У Бурмистрова крепкая идеальная семья, двое детей, одно дело – роман на стороне, другое – развод. К такому повороту он мог быть не готов. Чтобы успокоить любовницу, он подает заявление о разводе, возможно, в ее присутствии, она успокаивается, а он планирует заявление потом тихонько забрать. Жене, естественно, о своих махинациях он ничего не сообщает. В это же время он пытается решить вопрос со Скобелевой, разойдясь с ней полюбовно. Скобелева далеко не дура, она понимает, что от нее хотят избавиться, и из мстительности травит любовника. Вторая версия понравилась Андрею Петровичу больше, потому что ему не нравилась Ирина Владиславовна. А возможно, она хотела убить Бурмистрова не только из мстительности. Кто знает, что связывало эту парочку помимо любовных утех? Может, она помогала ему документы подделывать, а он ей взамен сладкую жизнь обещал, но деньги зажал? Пришлось бедняжке его грохнуть, чтобы забрать причитавшуюся ей долю.
Кстати! Пора проверить сейф господина Бурмистрова и прояснить его реальное финансовое положение.
Весть о готовящемся в кабинете покойного главврача обыске облетела больницу со скоростью шквалистого ветра. Так что, когда Андрей Петрович в сопровождении директора больницы, начальника отдела по управлению персоналом, специалиста по вскрытию сейфов и старшего лейтенанта Окунькова подходил к кабинету, начальственный коридор заполняла плотная толпа сотрудников и ходячих больных, не очень-то осведомленных о сути происходящего, но очень чувствительных к нездоровым сенсациям.
– Михаил Георгиевич, – укоризненно обратился к директору больницы Андрей Петрович, – будьте любезны, наведите порядок во вверенном вам учреждении. Я же просил не афишировать происходящее!
– Клянусь вам, я представления не имею… – краснея, как барышня-гимназистка, пробормотал директор и грозно зыркнул на завкадрами, мощную матрону, отбивавшую рядом с ним чеканный шаг по казенному линолеуму крепкими ногами в удобных полумужских ботинках. – Розалия Карповна, разберитесь! – И они с Андреем Петровичем нырнули в приемную покойного Бурмистрова, где оборону держала Кайса Робертовна.
Получив разрешение на обыск, Андрей Петрович тщательно изучил записные книжки покойного, его ежедневник, планшет и телефон, но так и не смог обнаружить даже намека на код сейфа. Поэтому, прежде чем перейти к механическому вскрытию замка, они с Домодедовым – это была фамилия специалиста по сейфам – опробовали стандартный набор комбинаций, а именно даты рождения хозяина сейфа, его родных и близких, дату бракосочетания, окончания школы… Не сработало. Очевидно, Бурмистров был не так прост и доверчив, как большинство его сограждан. Ни жена, ни любовница, ни секретарша этими сведениями также не обладали. Пришлось вскрывать. Времени этот процесс в умелых руках Домодедова почти не занял, и вскоре Андрей Петрович с интересом разглядывал содержимое железного ящика.
Помимо печати и рабочих документов, Андрей Петрович обнаружил в маленьком сейфе несколько банковских карточек. Две из них явно принадлежали иностранным банкам. Сберегательная книжка Сбербанка, с накоплениями на сумму в триста тысяч пятьсот семьдесят пять евро, копии каких-то документов, а также – предположительно – ключ от банковской ячейки какого-то неизвестного банка. Все это было описано, оприходовано и тут же изъято. На протяжении всего обыска двери кабинета неоднократно пыталась штурмовать Скобелева, параллельно атакуя Андрея Петровича настойчивыми звонками с требованием ее личного присутствия при обыске и в качестве юрисконсульта больницы, и близкого Бурмистрову человека. Усов ее натиск умышленно проигнорировал, категорически запретив привлекать Железную блондинку к мероприятию.
Во-первых, ее настойчивость настораживала его. Во-вторых, Усов пока и сам не знал, что скрывается в сейфе покойного. В-третьих, он не намерен был делиться информацией с подозреваемой, и в-четвертых, слишком мало он был осведомлен об истинной природе взаимоотношений покойного Бурмистрова со Скобелевой. Пусть подергается.
Когда содержимое сейфа было изъято, Андрей Петрович отправил Окунькова с документами в контору, сам же решил остаться в клинике и побеседовать наконец с коллегами покойного главврача. Потому что версию убийства на служебной почве никто пока не отметал.
– Вы не были лично знакомы с Анатолием Игоревичем, – с легкой укоризной в голосе произнес директор больницы.
Михаил Георгиевич Дроботенко смотрел на Андрея Петровича кротким взглядом печальных, как у старого бассета, красноватых глаз. Вид директор больницы имел какой-то… несоответствующий. По мнению Андрея Петровича, современный руководитель подобного уровня должен быть бодрым, энергичным и успешным. Михаил Георгиевич был кротким, печальным и каким-то прилизанным. Его овальная по форме голова слегка утолщалась к подбородку, словно овал этот начал оплывать, будучи не в силах удерживать правильные очертания. Волосы Михаила Георгиевича, прямые, неопределенного коричневато-русого цвета, липли к голове и так же слабовольно стекали к шее, на макушке светилась маленькая, пока еще едва наметившаяся проплешина. Рыжеватые усы грустно свисали на подбородок, прикрывая безвольную линию рта. Покатые плечи, оплывшая талия, вялая походка – все в образе Михаила Георгиевича свидетельствовало о том, что перед вами сидит бесхребетный неудачник, этакий безответный кисель. И тем не менее сидел он в кресле директора крупнейшей в городе больницы, чем вызывал глубокое недоумение и настороженность со стороны Андрея Петровича.
Директор явно был не прост. Очень не прост! Андрей таких людей не любил. А потому тут же решил, что уделит кроткому Михаилу Георгиевичу особое внимание. Больно уж безобидный образ избрал себе господин Дроботенко.
– Анатолий Игоревич был человеком в высшей степени выдержанным, ответственным, вдумчивым, – продолжил Михаил Георгиевич. – Я, за долгие годы совместной работы с ним, не могу припомнить ни одного случая, чтобы он повысил на кого-нибудь голос или позволил себе резкое высказывание в адрес коллеги. На него всегда можно было положиться. Он никогда не принимал скоропалительных решений, был в высшей степени надежен, в меру решителен и дальновиден. Идеальный руководитель, идеальный подчиненный.
Да, похоже, слово «идеальный» в отношении семейства Бурмистровых превращается во что-то вроде родового проклятия. Они все идеальны. Идеальная жена, идеальный муж, идеальные дети, идеальная семья, идеальные сотрудники, руководители, начальники и подчиненные. Андрей Петрович почувствовал легкое раздражение.