Темное разделение - читать онлайн книгу. Автор: Сара Рейн cтр.№ 77

Но затем на сцене появился человек, о котором было объявлено: «Мировые полчеловека», — у него не было ног и был очень короткий торс, так что он выглядел в самом деле только половинкой. Его фигура была гротескной и жалкой, и в представлении его «распиливали» на столе, что Тэнси нашла ужасным, хотя публика в большинстве своем хохотала и подзуживала.

После этого на сцену вышли две девочки, которые были представлены как сиамские близнецы, — их тела были соединены вместе в талии. Даже со своего дальнего места Тэнси увидела, что они совсем еще девочки, очень милые, улыбающиеся, с нежными личиками и блестящими глазами. Не разжимая своих объятий, они спели о «Мире, влюбленном в любовь», что подхватил весь зал, и под музыку этой песни хотелось танцевать; затем они спели «Три девочки из школы мы».

У них были прекрасные голоса, чистые и нежные; Тэнси могла сравнить их с пением птиц по утрам. Когда они пели, то казались двумя обычными девочками, но когда они перестали петь и начали танцевать, Тэнси сжала кулаки и прикусила губы, чтобы не заплакать: было невыносимо смотреть на них, так неуклюже и криво двигались они, а все так и пялили глаза. До этого она думала, что полчеловека — это худшее, что может быть на свете, но, увидев этих двух милых девочек в безобразном, уродливом танце, она поняла, что это самое трагическое и жалостливое зрелище в мире.

Близнецы, думал Гарри, оторвавшись от страницы. Сросшиеся близнецы, которых во времена Флоя называли сиамскими. Очень странное совпадение.

Возвращаясь в дом на улице Стрел, Тэнси и другие девочки опять купили копченых угрей и моллюсков-береговичков. Девочки говорили, что хорошо провели время, но Тэнси возненавидела это шоу.

Создатель Тэнси также питал к нему ненависть. Флой, воспользовавшись персонажем подружки Тэнси, рассказал, что когда-то, даже совсем недавно, уродство принималось обществом, такие несчастные были его частью, и в каждой деревне был свой идиот, свой святой дурак. Приятие. Терпимость. Реже, но бывало — почтение. Не потому ли, что в ранние века природа ошибалась чаще? Или потому что было больше терпимости? Как бы то ни было, неопровержимо, что девятнадцатый век и славное начало двадцатого были жестокими и порочными. Общество больше не воспринимало этих созданий как свою часть, их выставляли на всеобщее обозрение, их эксплуатировали — этому нет прощения.

Гарри размышлял об этом и нашел это правдивым, хотя не совсем неопровержимым, поскольку эксплуатация всегда существовала в истории. Но вот двадцать первый век со своей блестящей высокоразвитой хирургической технологией не якшается с шоу уродов? Или?.. Да, конечно, якшается, язвительно подтвердил внутренний голос. Природа продолжает от случая к случаю выдавать такие образцы человеческой расы, и, как только это происходит, журналисты из кожи вон лезут, чтобы запечатлеть их в фотографиях и документальных фильмах. Год назад был такой случай — один американец продал права на съемку операции разделения его дочерей-близнецов, а потом потратил все деньги на наркотики.

Флой надеялся, что мир изменится к лучшему, но Гарри был в этом не уверен. Природа по-прежнему совершает ошибки, думал он. Мы всюду суем свой нос, любопытствуем и подсматриваем, а то и испытываем удовольствие от человеческой трагедии. Но эта маска самодовольства мне не подходит, потому что я ничем не лучше, и, если бы у меня была хоть толика порядочности, я послал бы Марковича и «Глашатай» туда, где они и должны быть, — то есть в задницу, и отказался бы копаться в этой истории Андерсон-Мэрриот. Потому что копать нечего. Соня умерла за границей, вот и все.

Но он будет продолжать чтение книги Флоя, потому что автор интриговал его: Флой жил в высоком узком доме в Блумсбери — доме, к которому так сильно привязана Симона Мэрриот, — и он создал это странное бездомное дитя, свою героиню, и с таким страстным негодованием писал о невообразимой жестокости в обращении с нищими детьми и об эксплуатации уродов в мюзик-холлах в поздние годы девятнадцатого и в начале двадцатого столетия.

Из дневника Шарлотты Квинтон

15 октября 1914 г.

Антверпен пал, и Зеебрюгге тоже, и к нам попадают раненные под Ипром. Некоторые из их ранений чудовищны, рассудок некоторых из них также поврежден — не уверена, что доктора полностью это осознают. Но становится ясным, что эта война не будет делом смерти и славы, как говорят поэты, и по поводу которого герои мифов и литературы

Произносят зажигательные речи. Возможно, такой войны не бывало никогда, и, возможно, поэзия и литература заговорят по-другому после этой войны. Если она когда-нибудь кончится. Эдвард по-прежнему настаивает, что дело кончится к Рождеству, но даже в его голосе уже звучат нотки сомнения, и я думаю, что он уже сам не верит в это.

Моя работа в госпитале похожа на домоуправление — отчасти это наблюдение за оплатой счетов и получение средств правительственных фондов, которые не всегда попадают по назначению, но в основном я слежу за снабжением, и за записями, и счетами на кухнях. Мысль о том, что нужно накормить столько людей, немного пугает, но мы покупаем большие мясные кости и овощи, чтобы приготовить настоящие супы, и печем свой собственный хлеб (миссис Тигг дала мне несколько прекрасных рецептов, и я уговорила ее приходить помогать каждый понедельник). Мы также пытаемся доставать цыплят, чтобы готовить бульон для самых ослабленных; недалеко от Лондона находятся несколько ферм, где разводят птицу, и они помогают нам.

Но иногда я прихожу в длинную комнату, в которой теперь главная палата и которая была раньше местом увеселений и развлечений, и смотрю, чем могу помочь лежащим там раненым. Я пишу для них письма их женам и возлюбленным и читаю ответы, если они сами не могут прочесть. Письма — и ответы — всегда так грустны, что разрывается сердце.

Сегодня один из раненых, который ослеп от взрыва, ощупью нашел и крепко сжал мою руку и сказал: «У вас самый прекраснейший голос в мире, миссис Квинтон», и когда я пришла домой, то уткнулась головой в подушку и Разрыдалась от жалости.

18 октября 1914 г.

Сегодня мы услышали, что основные силы Британии выдвинулись во Фландрию, и, несмотря на это, Зеебрюгге, и Остенде все еще в руках у немцев, но британские войска удерживают Кале.

Завтра ожидаются новые раненые из-под Ипра. Кто-то сказал, что их сопровождает человек, уклоняющийся от службы по религиозным соображениям — надеюсь, что это не так, иначе солдаты будут глумиться над ним и называть трусом. Но кто-то сказал, что нет, это один из санитаров. Довольно загадочно.

20 октября 1914 г.

Ничего загадочного, и этот человек не уклоняется от службы, и если бы он был на пару лет моложе, то был бы сейчас на передовой, сражаясь с прусской армией не на жизнь, а на смерть.

Он вошел в комнату, где я обычно работаю по утрам; на нем было старое пальто, края которого волочились по земле, он был грязным, давно не стриженным и небритым.

Я не видела его почти пятнадцать лет, он стал старше, и я стала старше, но, несмотря на его усталый и запущенный вид, он не сильно изменился. Он похудел и глядел пристальнее, но он по-прежнему был человеком, бросающим вызов миру и отказывавшимся смириться с поражением.