— Мы не знаем, что теперь делать. — Он умолк, и я увидела, что он совсем еще мальчишка. Его волосы падали на глаза, он откинул их назад резким кивком головы и посмотрел на меня.
Я спросила:
— Какой глубины колодец? Из него поднимают воду?
Его глаза сверкнули с пониманием и облегчением.
* * *
Это оказалось не так просто, как я ожидала. Я думала, что мы сможем освободить механизм ворота и опустить тело в глубины колодца. К железному крюку был прикреплен моток толстой веревки со стальным покрытием, и с одной стороны на деревянной раме была рукоять, какая бывает на катках для глажения белья. Но когда Энтони и другие мальчики попытались повернуть ее, они увидели, что с одной стороны она прикручена, и никто из нас не знал, как освободить ее.
(Как же неправа мать Эдварда, утверждая, что леди не полагается разбираться в технике. Хотя нужно отдать должное старой карге: представить себе ситуацию, хотя бы отдаленно напоминающую эту, она не смогла бы даже в самом страшном сне.)
Я все еще прислушивалась к звукам шагов в Мортмэйне, но сделала над собой усилие и сказала самым обычным голосом:
— Нам остается одно — перерезать веревку. У кого-нибудь есть нож? — Смешной вопрос, конечно.
— Я могу попробовать достать его на мойке, — сказала довольно робко одна из девочек.
— Очень хорошо, но смотри не попадись.
Она поспешила прочь, а мне пришло на ум, что я с ними в сговоре о краже, хотя уже на фоне сговора об убийстве кража ножа не показалась мне такой уж преступной.
Мы молча ждали. Еще одна мамина заповедь: леди всегда может найти тему для беседы, но в такой ситуации даже она вряд ли смогла бы что-нибудь предложить.
Девочка вернулась быстрее, чем я думала. Она принесла нож с широким лезвием и передала его Энтони. Она была уверена, что ее никто не заметил.
И снова дети работали вместе — молча и с абсолютным пониманием действий друг друга. Энтони снова вскарабкался на парапет, оттуда залез на вертикальный столб, а затем сел на поперечину верхом. Она зловеще заскрипела, но оказалась достаточно прочной. Казалось, что он не боится сидеть прямо над самым колодцем; не знаю, как у других, у меня сердце билось в горле от страха, потому что если бы он потерял равновесие…
Но он продолжал продвигаться по перекладине и наконец нашел положение, в котором он мог перерезать веревку. От движения она стала раскачиваться, и несколько раз мертвец ударялся о черные кирпичи парапета. Под весом Энтони перекладина стонала, как души тысячи грешников, и мое сердце по-прежнему страшно билось, поскольку она могла надломиться.
Но она оказалась прочной. Веревка начала рваться, мертвец перестал биться о края колодца и вновь начал крутиться. Тут Энтони сказал: «Пошла!», и последние нити веревки разорвались.
Мертвец полетел в жерло колодца с таким звуком, как будто четыре фурии решали его судьбу, и спустя некоторое время, которое показалось нам вечностью, мы наконец услышали глухой, мертвый всплеск воды. Трудно описать, даже сейчас, как поразил меня этот звук. Он был черным, гнетущим, и я подумала: даже для такого злого существа это ужасная смерть, мы приговорили его к сырой одинокой вечности там, внизу.
Но я собрала детей вокруг себя и сказала очень серьезно:
— Мы должны обещать — каждый из нас — никогда не говорить о том, что произошло здесь. Если тело когда-нибудь найдут, то вы ничего не знаете об этом. Поняли? Может быть, придется солгать.
Кривая улыбка пробежала по лицам некоторых из них, в подтверждение того, что они прекрасно сумеют это сделать.
— Если кто-нибудь видел, как я вошла сюда, — сказала я, стараясь предположить все возможные варианты, — то вы скажете, что я из Комиссии по работным домам. — Это было туманное определение, но я увидела, что они согласились с ним; видно, им случалось видеть посетительниц, преисполненных благих намерений, из комиссий и комитетов. Они все обещали мне, даже маленькая насмешливая Робин.
— Не думаю, что ты еще придешь к нам, — сказала она, зло посмотрев на меня.
Я знала, что мне скоро предстоит вернуться в Лондон к Эдварду, но вспомнила, что моя мама была членом одного из комитетов, и она, при всех своих недостатках, легко бы воспылала праведным гневом при одном только слове о жестокости в отношении детей.
И тогда я сказала, медленно:
— Возможно, я не смогу больше приехать сюда, Робин, — понимаешь, я живу в Лондоне. Но может быть, я найду способ помочь вам оттуда. Должны найтись люди, с кем я смогу поговорить, и они узнают о том, что здесь творится.
Она только пожала плечами: может быть, она уже слышала подобные заверения, но я сказала как можно более убедительно:
— Робин, верь мне. Я сделаю все, что смогу.
Глава 21
Из дневника Шарлотты Квинтон
продолжение
Мэйзи сказала:
— О, мэм, миссис Квинтон, мэм, я не могу поверить, что мы это видели. Эти дети — и этот человек.
— И я не могу в это поверить, Мэйзи.
— Это было ужасно, правда?
— Хуже этого я не видела ничего. Но мы должны помнить, что это был очень злой человек.
(«Настолько злой, чтобы оправдать соучастие в его убийстве?» — услышала я голос рассудка. Может ли человек быть настолько плохим, чтобы сама его порочность давала право другому человеку убить его? Как учит Библия? «Мне отмщение и аз воздам» — помнишь это, Шарлотта? Конечно, я помнила это, но если мы ссылаемся на Библию, не лучше ли вспомнить Ветхий Завет и Исход? «Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб…» Ведь ясно как день: если бы ты попыталась, если бы ты в самом деле попыталась, вы обе, ты и Мэйзи, могли вполне легко остановить этих детей.)
Ничего из этого нельзя было сказать Мэйзи, которая, вероятно, видела все только в черно-белом свете и которая не поняла бы всех оттенков, всего того, что находится между строк, не поняла бы, что стерлись границы между двумя системами ценностей.
И я сказала:
— Мы не должны чувствовать вину, Мэйзи. — И затем, совершенно искренне, я прибавила: — Твоей вины нет.
Тем временем мы были уже за пределами Мортмэйна, его дверь захлопнулась, и мы были рады снова вернуться в обыкновенный мир. Когда мы пересекли каменный холл, то увидели мельком двух женщин. Мне показалось, что они из обслуживающего персонала, но никаких вопросов они нам все же не задали.
Я старалась не показать Мэйзи, до какой степени я потрясена, и старалась идти спокойно и уверенно вниз по склону, обрамленному деревьями, направляясь туда, где мы оставили пони и повозку. Но трудно было овладеть собой. Я сказала:
— Я все думаю, как бы найти того человека, что забирает детей. Мэтта Данси.