Проклятье музыканта - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Калинина cтр.№ 16

Дома, пока Рауль выгружал вещи из сумки в стиральную машину и принимал душ, я разогрела в духовке замороженную пиццу и накрыла на стол. Поужинали мы торопливо, почти не разговаривая от усталости.

– Иди отдыхай. Я сама уберу со стола, – сказала я, заметив, что Рауль сонно трет ладонью глаза. У меня завтра планировался свободный день, если с утра не пришлют срочных переводов, день же мужа опять обещал быть насыщенным. Я собрала тарелки и отнесла их на кухню. Рауль вошел за мной следом: принес графин с водой и стаканы, затем что-то взял из холодильника и ушел.

Я сложила посуду в машину, приняла душ и, думая, что муж спит, тихонько вошла в спальню. Но он не спал, а сидел на кровати, приложив к ноге пакет со льдом.

– Покажи, – попросила я, присаживаясь рядом.

– Ничего серьезного, – пробормотал он, снимая пакет, но при этом торопливо натягивая на себя одеяло.

– Ну что ты как ребенок!

– Знаю я тебя, ты как мама – встревожишься, а ничего страшного нет!

– Я уже вижу, что «ничего страшного»… – нахмурилась я, легонько касаясь его опухшей лодыжки. – Больно? И как ты только терпел?.. Надо было заехать по дороге в госпиталь, как я тебе и говорила. Почему ты меня не послушал?

– Мне хотелось поскорей попасть домой, Анна.

– Но…

– Завтра, все завтра, – отговорился он этим звучащим по-испански волшебно словом «mañana» [8] . – Давай отдыхать.

Я отнесла лед обратно в морозильник, а когда вернулась, муж уже спал.

Он сразу понял, что этот инструмент – особенный. Ему не нужно было видеть гитару, чтобы почувствовать, что у нее есть душа. Не та, которую вкладывает в нее музыкант, когда через игру передает свои чувства и настроения, а собственная. Франсиско ласково погладил гитару по отполированному боку и с радостью ощутил тепло, исходящее от дерева. Она. Та, которую он так долго искал, перебирая один инструмент за другим, прикладывая к их корпусам заменяющие ему зрение ладони и прислушиваясь к собственным ощущениям. Он не искал идеальный инструмент, он искал свой, тот, который бы почувствовали его «зрячие» ладони, тот, прикосновение к которому откликнулось бы музыкой в его душе. Его пальцы слепого находили мельчайшие изъяны, невидимые зрячим оком: скрытые вмятинки, царапинки толщиной не больше паутинки, малейшие шероховатости. Франсиско перебрал множество инструментов, но ни один из них не отозвался теплом, его ладони скользили по гладким и равнодушным к его ласкам поверхностям, замирали в изгибах, трогали струны в надежде разбудить душу инструмента, но каждый раз ему приходилось разочарованно откладывать гитару и продолжать поиски. А обиженные продавцы, предлагавшие ему лучшие инструменты, думали, что слепец сам не знает, чего хочет. И вот, уже почти отчаявшись, он нашел ее.

Она не была идеальной, наоборот, пальцы его нащупали много зазубринок на ее изумительных пропорций теле – как у женщины с идеальными формами и чертами, но с усыпанной оспинами кожей. Но Франсиско простил бы ей любой изъян за то тепло, которым она отозвалась на его прикосновение: словно ответила согласием во взгляде желанная женщина. Франсиско торопливо, трясущимися от нетерпения руками вытащил из складок одеяния кожаный мешочек со своими сбережениями и бросил его на прилавок. Ну что он так медлит, этот продавец? Пересчитывает деньги? А что, если не хватит? Пальцы нервно забарабанили по стойке.

– Эта гитара не продается, – услышал Франсиско слова, которых не ожидал. Он уже продумывал в уме варианты, где раздобыть недостающую сумму, если хозяин запросит слишком высокую цену, но совершенно не был готов к такому отказу.

– Почему? – спросил музыкант.

– Эта гитара принадлежала моему сыну. Она мне дорога как память, – сказал продавец, и в голосе, треснувшем вдруг, как рассохшаяся древесина, Франсиско услышал не железные нотки уверенного отказа, а боль безутешного отца.

– Как его звали? – спросил слепой не столько из любопытства и сочувствия, сколько из-за нежелания расставаться с той идеальной напарницей, поиски которой оказались такими нелегкими. Он чувствовал себя как несчастный влюбленный, узнавший, что муза из его снов оказалась замужем. Его пальцы жадно вцепились в гриф, словно он боялся, что продавец силой отнимет у него инструмент.

– Алехандро.

– Сожалею, – выдавил Франсиско, делая над собой усилие, чтобы разжать пальцы.

– У меня есть другие отличные инструменты, даже гитара мастерской великого Торреса, если вы пожелаете…

– Нет, – качнул головой музыкант, нащупывая трость, чтобы уйти. Продавец, поняв его настроение, сунул ему в ладонь кожаный мешочек с деньгами. Франсиско машинально убрал его в карман и, уже сделав пару шагов по направлению к наполненной звуками улице, остановился и попросил:

– Можно я на ней сыграю? В память о вашем сыне?

– Да, – услышал он после паузы, в которую, видимо, продавец принимал нелегкое для него решение.

Франсиско сел на предложенный стул, тронул струны и удовлетворенно вздохнул. Он и гитара, будто родные души, опять встретившиеся в новой жизни, узнали друг друга.

Она отзывалась под его пальцами нежным звучанием, вызывающим воспоминание о прикосновениях материнских ладоней к младенцу, баюкала, как колыбельная песня. Счастье, тихое и уютно неяркое, будто огонь свечи, расцветало теплой улыбкой на губах Франсиско. А гитара дальше рассказывала ему историю своего прежнего владельца.

Его первые шаги… Спотыкания, падения, сопровождающиеся плачем. Но вот младенец, поднявшись на некрепкие ножки, сделал новый шаг, улыбнулся своей первой победе, и в музыке заплескалась радость.

Страстное фламенко, бурлящее, как молодая кровь, наполненная адреналином: первая любовь, метания юной души, лихорадочный ритм влюбленного сердца, бессонные ночи. Юная Кармета… Будто из памяти гитары всплыло имя прелестницы. Франсиско не мог ее видеть, не мог представить овал ее лица, яркость губ, но музыка «рисовала» ему ее портрет, тонами и полутонами рассказывая о чувствах к этой девушке несчастного Алехандро.

Первая ночь и первое расставание. Тихий плач, издаваемый гитарой, – плач тоскующего сердца, хранящего образ первой любви. Грусть, сочащаяся из-под пальцев мелодией, рвущей душу. Пауза, словно недоговоренность, повисшая в воздухе, как неугасшая надежда.

И вновь бешеный ритм – лихорадка, терзающая тело. Угасающие трели, как угасающая жизнь. Гитара в руках Франсиско рыдала, словно плакало безутешное материнское сердце. И из незрячих глаз музыканта тоже катились слезы, обжигающие его обветренные щеки. Никогда ему еще не было так больно, как после этой истории, неожиданно поведанной ему инструментом.

Последний звук оборвался резко, словно лопнула струна – оборванная жизнь. Слепой молча положил гитару на стойку перед продавцом и пошел к выходу, ориентируясь в повисшей в помещении магазина тишине на звуки, доносившиеся с улицы.