Стая - читать онлайн книгу. Автор: Франк Шетцинг cтр.№ 190

— А как же согласовать то, что вы говорите, с планом Божественного творения? — спросил Бьюкенен почти с угрозой.

— Если Бог есть и если он разумный Бог, то он и устроил всё так, как я изобразила. И мы — вовсе не шедевр его мастерства, а лишь вариант, который выживет только в том случае, если осознает свою роль в качестве варианта.

— А что человек создан по его образу и подобию? Вы и это хотите оспорить?

— Вы такой упёртый, что даже не рассматриваете возможность, что это Ирр созданы по его образу и подобию?

Бьюкенен сверкнул глазами. Кроув не дала ему возможности ответить, выдохнув в его сторону облако сигаретного дыма:

— Но эта дискуссия устарела, дорогой друг. По какому ещё плану Бог мог создать свою избранную расу, как не по самому лучшему? Согласна, люди сравнительно крупные существа. Но разве большое тело обязательно лучшее тело? Некоторые виды в ходе естественного отбора действительно становятся всё крупнее, но большинство хороши именно маленькими. Во времена массового вымирания маленькие виды выживают лучше, а большие исчезают каждые несколько миллионов лет, эволюция снова устанавливает границу размеров, потом снова начинается рост — до следующего метеорита. Бух! Вот вам и план Божественного творения!

— Это фатализм.

— Нет, реализм, — сказала Оливейра. — Такие высокоспециализированные типы, как человек, при резких изменениях среды вымирают, потому что не могут приспособиться к новым условиям. Медведь коала — очень сложное творение и питается исключительно листьями эвкалипта. Что ему делать, если эвкалипты исчезнут? Придётся тоже помирать. А большинство одноклеточных, напротив, переживают оледенения и извержения вулканов, выбросы кислорода и метана, она могут тысячами лет пребывать в анабиозе и затем снова воскресать к жизни. Бактерии существуют в скалистой породе, в кипящих источниках, в ледниках. Мы не смогли бы выжить без них, но они без нас — легко. Даже сегодня кислород в воздухе — это продукт бактерий. Все элементы, которые определяют нашу жизнь, — кислород, азот, фосфор, сера, углерод — становятся доступны нам лишь благодаря активности микроорганизмов. Бактерии, грибок, одноклеточные, маленькие пожиратели падали, насекомые и черви перерабатывают отмершие растения и животных и снова возвращают их химические составные части в общую систему жизни. В океане — то же самое. Микроорганизмы — господствующая форма жизни моря. Это желе в нашем танке наверняка старше и, может быть, умнее нас, нравится вам это или нет.

— Вы не можете сравнивать человеческое существо с микробом, — прорычал Бьюкенен. — У человека — другое предназначение. Если вы этого не понимаете, то для чего вы вообще в этой команде?

— Для того, чтобы делать то, что нужно!

— Вы же в открытую предаёте дело человечества.

— Нет, это человек предаёт дело природы, проявляя непонимание форм жизни и их значения. Это единственный вид, который так поступает. Мы берём на себя право судить и оценивать: это, мол, полезные животные, а это вредные. Это важные, а это нет. Мы судим природу по тому, что видим, но видим мы лишь крошечный отрезок, которому придаём преувеличенное значение. Наше внимание устремлено на крупных животных и на позвоночных, главным образом на нас самих. Мы всюду видим позвоночных. На самом деле их число — 43 000, из которых 6000 рептилий, 10 000 птиц и 4000 млекопитающих. А беспозвоночных на сегодняшний день насчитывается почти миллион видов, из них одних жуков 290 000, то есть в семь раз больше, чем всех позвоночных.

Пик посмотрел на Бьюкенена.

— Она права, Крейг, — сказал он. — Прими к сведению. Они обе правы.

— Мы — не успешный вид, — сказала Кроув. — Если вы хотите видеть успех, посмотрите на акул. Они существуют в неизменной форме с девонского периода, 400 миллионов лет. Они в сто раз старше самого древнего предка человека, и их 350 видов. Но Ирр, может быть, ещё старше. Если они одноклеточные и если они умудряются коллективно думать, то они старше нас на вечность. При таком отрыве нам их никогда не догнать. Конечно, мы могли бы их убить. Но зачем нам рисковать? Мы же не знаем, какое значение они имеют для нашего собственного существования. Может, жить с таким врагом плохо, а без него вообще невозможно?

— Вы хотите защитить американские ценности, Джуд? — Йохансон покачал головой. — Тогда мы потерпим поражение.

— А что вы имеете против американских ценностей?

— Ничего. Но вы же слышали, что говорит Кроув: разумные формы жизни на других планетах, может быть, не похожи ни на человека, ни на млекопитающих и, может, базируются вовсе не на ДНК. То есть, их система ценностей может быть совсем иной, чем наша. Как вы думаете, какую моральную и социальную модель вы встретите там, внизу? У существ, культура которых основана, может быть, на делении клетки и на коллективном самопожертвовании. Как вы хотите достичь понимания с ними, если сами принимаете лишь те ценности, которые близки даже не всем людям?

— Вы неправильно меня поняли, — сказала Ли. — Мне уже ясно, что мы не собственники морали. Вопрос вот в чём: должны ли мы любой ценой входить в положение других и понимать их точку зрения? Или не лучше ли вложить все силы в попытку сосуществования?

— При которой каждый оставляет другого в покое?

— Да.

— Позднее прозрение, Джуд, — сказал Йохансон. — Я думаю, коренные жители Америки, Австралии, Африки и Арктики в своё время только приветствовали бы вашу точку зрения. Как и многие виды животных, которых мы истребили. Ясно, что ситуация гораздо сложнее. Вряд ли мы сможем понять, как думают другие. Но всё же надо попытаться, поскольку мы уже слишком далеко зашли в войне друг против друга. Наше общее жизненное пространство стало чересчур тесным, остаётся лишь сожительство. А это возможно только в том случае, если мы откажемся от своих чрезмерных притязаний.

— И как, по-вашему, это должно выглядеть? Мы должны перенять жизненные привычки одноклеточных?

— Естественно, нет. Для нас это было бы генетически невозможно. Даже то, что мы определяем как культуру, внедрено в наших генах. Культурная эволюция началась в доисторические времена, тогда всё и было предопределено. Культура — биологична. Или вы полагаете, что нам нужны какие-то новые гены для того, чтобы строить корабли? Мы конструируем самолёты, вертолёты и оперные театры, но мы делаем это, чтобы применить нашу древнюю активность на так называемом цивилизованном уровне. Это мало чем отличается от того состояния, когда мы впервые выменяли каменный топор на кусок мяса: войны, столкновения племён, торговля. Культура — часть нашей эволюции. Она служит тому, чтобы мы могли поддерживать стабильное состояние…

— …пока стабильное состояние не даст крен. Я понимаю, куда вы клоните, Сигур. В доисторические времена наследственный материал сформировал культуру и, соответственно, изменил нас генетически. Итак, нашим поведением управляют гены. Они принудили нас к этой беседе, как бы ни была для нас унизительна эта мысль. Вся наша интеллектуальная база, которой мы так гордимся, есть лишь результат генетического управления, а культура — не более чем репертуар социального поведения, пристёгнутый к борьбе за выживание.