Стая - читать онлайн книгу. Автор: Франк Шетцинг cтр.№ 128

— С виду как прибой, — сказал он. — Как офигенная волна.

— Это не волна, — сказал Майк. — Это живые существа.

— Какие, на фиг, живые существа, окстись!

— Это… — Майк неотрывно смотрел на экран. Он показал на одно место: — Вот здесь. Покажи это место поближе. Вырежи квадратный метр.

Коди вырезал и увеличил. Получилась площадка из светлых и тёмных квадратов. Майк сощурился.

— Ещё ближе.

Квадратики растра стали крупнее. Одни белые, другие серые.

— Можешь считать меня сумасшедшим, — с расстановкой сказал Майк. — Но это могут быть… — Но мыслимо ли это? Тогда что же ещё? Что ещё может выйти из моря и двигаться так быстро? — Панцири с клешнями.

Коди раскрыл рот. Потом скомандовал спутнику вести обзор вдоль пляжа.

Кихол прошёл от Монтока до Истгемптона, потом до Мэстик-Бич и Пачога. С каждым новым снимком Майку становилось всё страшнее.

— Это неправда, — сказал он.

— Неправда? — Коди взглянул на него. — Наифигейшая правда! Что-то там лезет из моря. По всей длине берега Лонг-Айленда что-то так и прёт из этого говённого моря. Ну что, тебе всё ещё хочется в Монток?

Майк протёр глаза, взял телефонную трубку и позвонил в центр.

* * *

Окрестности Нью-Йорка, США

После Монтока начиналась скоростная дорога, ведущая прямиком в Квинс. От Монтока до Нью-Йорка было ровно двести километров, и чем ближе к метрополии, тем оживлённее становилось движение.

Бо Хенсон был индивидуальным предпринимателем: он держал курьерскую службу. Сам же всё и развозил. Дважды в день он проделывал путь до Лонг-Айленда и назад. В аэропорту Пачога он забрал несколько пакетов, развёз их по округе и теперь возвращался в город. Было уже поздно, но чтобы составить конкуренцию таким фирмам, как «FedEx», считаться со временем не приходилось. Он устал и мечтал о пиве.

За сорок километров до Квинса его машину занесло. Хенсон резко затормозил и поехал медленнее. Что-то покрывало дорогу — в сумерках Хенсон не разглядел, что, но оно двигалось слева. Потом он понял, что шоссе усыпано крабами. Мелкими, снежно-белыми крабами. Они плотным потоком пытались пересечь дорогу, но это было безнадёжное дело. Мокрые следы шин показывали, сколько их уже заплатили за свою попытку жизнью.

Дальше движение замедлилось и еле ползло. Дорога была скользкая, как мыло. Хенсон ругался. И откуда они вдруг взялись? Он как-то читал в журнале, что сухопутные крабы на острове Рождества раз в год идут к морю для нереста. Но то в Индийском океане, и на картинках были красные крабы, а тут белые.

Всё ещё чертыхаясь, Хенсон включил радио. Немного пошарив в эфире, он нашёл местную станцию, прождал новостей десять минут, но нашествие крабов не было упомянуто ни единым словом. Зато на дороге появился снегоочиститель, который, пробираясь между еле ползущими машинами, пытался соскрести с асфальта эту шевелящуюся гадость. Результатом был полный паралич движения. Хенсон пробежался по всем местным радиостанциям, но о главном никто ничего не сказал, и это привело его в бешенство, потому что его — и без того несчастного человека — ещё и игнорируют. Кондиционер гнал в машину вонь, и он его выключил.

За перекрёстком, который влево вёл на Гемпстед, а вправо на Лонг-Бич, дело, наконец, пошло быстрее. Видимо, эти гады сюда не доползли. Хенсон нажал на газ и добрался до Квинса на час позднее, чем рассчитывал. Он был мрачнее тучи. Незадолго до Ист-Ривер он свернул налево и пересёк Ньютон-Крик, чтобы добраться до своей пивной в Бруклин-Гринпойнте. Он припарковал машину, вышел, и его чуть удар не хватил, когда он увидел её снаружи. Шины, крылья и бока до самых стёкол были заляпаны крабовой кашей. А ведь наутро выезжать.

Придётся пиву подождать, пока он отгонит машину на круглосуточную мойку.

Грязь, налипшая на машину Хенсона, оказалась въедливой, но её как следует прошпарили сильной горячей струёй, и она сдалась. Пареньку, работавшему на пароструйке, показалось, что кусочки грязи тают, как лёд.

Всё сбежало в стоки.

В Нью-Йорке своеобразная система канализации. Если авто– и железнодорожные туннели пересекали Ист-Ривер на тридцатиметровой глубине, то система труб для стока и для питьевой воды залегала на глубине до 240 метров. Мощные буровые головки пробивали в глубоком грунте всё новые каналы, чтобы водоснабжение и водосток гигантского города не были парализованы. Наряду с действующими системами трубопроводов сохранялись и старые туннели, которые больше не использовались. Эксперты утверждали, что никто не в состоянии сказать, где в Нью-Йорке проложены подземные каналы. Карты, на которой были бы сведены воедино все сети, не существовало. Иные туннели были известны лишь бездомным, но те держали свои сведения при себе. Некоторые каналы вдохновляли киношников на создание лент о чудовищах, которые выводились под землёй как в инкубаторе. Но ясно было одно: что в нью-йоркскую канализацию попало, то пропало.

В этот вечер и в последующие дни в Бруклине, Квинсе и Манхэттене было помыто множество машин, приехавших с Лонг-Айленда. Много помоев стекло в кишечник метрополии, разлилось там ручьями, объединилось с другими стоками, закачалось в системы водоочистки и вернулось назад в водопровод.

Спустя часов шесть по улицам уже мчались первые машины скорой помощи.

11 мая

«Шато Уистлер», Канада

К переменам можно привыкнуть.

Как ни грустно было потерять свой дом, но с этим жить можно. Начало этому положил когда-то конец его брака. Постоянно новые отношения, которые в итоге оказывались отсутствием отношений: почти ничто не запомнилось и не задело его по-настоящему. Всё, что не отвечало представлению Йохансона о чувственности, благозвучии и вкусе, тут же отправлялось на свалку истории. Поверхность он делил с другими, а глубину оставлял для себя. Так и жил.

Теперь, в ранний утренний час, случайно открыв левый глаз, он так и лежал, разглядывая мир из этой циклопической перспективы и думая о тех людях в своей жизни, которые понесли потери от перемен.

Его жена.

Вот человек живёт и думает, что его собственная жизнь принадлежит ему, что он хозяин своей судьбы. Но когда Йохансон ушёл, жена обнаружила, что ей не принадлежало ничего и что всё было чистой иллюзией. Она тогда приводила какие-то доводы, она умоляла, кричала, демонстрировала понимание, терпеливо выслушивала и входила в положение — подключила все регистры, чтобы в конце концов всё равно остаться ни с чем — немощной, обессиленной, выброшенной из совместной жизни, как из поезда на ходу. Она проиграла.

Если ты меня больше не любишь, сказала она тогда, то хотя бы притворись.

Тебе от этого будет легче? — спросил он.

Нет, ответила она. Лучше бы ты никогда и не начинал меня любить.

Разве человек виноват в том, что его чувства изменяются? Чувства — лишь выражение биохимических процессов, как бы неромантично это ни звучало. Эндорфины торжествуют над всякой романтикой. Так в чём же его вина?