Он вперил в нее ледяной взгляд:
— Я не обращался в полицию.
— Ты должен. Если Джонатану угрожает опасность, ты должен сообщить в полицию. — Рона вспомнила грязную подушку и лицо другого молодого человека.
В глазах Эдварда отразилась мука.
— Я не могу, Рона. Тогда мне конец.
— Фиона знает об этом сообщении?
Он покачал головой:
— Ты единственная, кто знает.
— Да как ты смеешь вешать на меня такой груз, Эдвард! — в ярости вскричала она. Ничто его не заботит, кроме сохранения репутации. Еще больше она злилась на себя. Если бы только она рассказала о своих подозрениях Биллу, вместо того, чтобы звонить Эдварду.
— Ты не можешь ставить мне в вину желание защитить своего сына, — с обидой заявил он.
— Ты не Джонатана защищаешь, — презрительно возразила она, — ты защищаешь свою собственную карьеру.
На мгновение наступила тишина. Затем Эдвард сказал:
— Ты сама однажды сделала этот выбор. Помнишь?
Зная, что отец в соседней комнате, Джонатан не хотел открывать глаза. Он не хотел ни видеть его, ни говорить с ним.
Он хотел снова забыться, но голос отца мешал ему. Второй голос, женский, не принадлежал ни матери, ни сестре Дженкинс. Это был сердитый голос. Даже в его состоянии он испытывал удовольствие от того, что кто-то сердится на его отца.
В одном он был уверен: они не станут обсуждать его поступка. Он знал, что, по официальной версии, ничего такого не произошло. Он находится в больнице в связи с несложной операцией, вот и все. Сын Эдварда Стюарта никогда бы не попытался покончить с собой. Это было бы слишком неприлично. Сестрам наверняка приказали помалкивать. Только сестра Дженкинс намекнула, что она в курсе. Психиатр его не посещал. Даже мама вела с ним одни обыкновенные больничные разговоры: ты скоро будешь дома и ни о чем не волнуйся. Эми была единственной, кого ему хотелось видеть, но ей не разрешали его навещать.
— Ты увидишь Эми, когда приедешь домой, — сказал отец, как будто Эми была их кошкой или собакой.
В палате было темно, только в изголовье кровати горел маленький ночник, повернутый в сторону. Он решил послушать еще один диск. Сунув в уши наушники, он лег и закрыл глаза, отгородившись от мира.
Если бы не наушники, он бы услышал, как открывается дверь. А так он не услышал ничего, пока его рот не закрыла рука.
Голос зашептал на ухо:
— Тебе нечего бояться. Это я, Саймон. Я пришел вызволить тебя отсюда.
Джонатан повернул голову к говорившему.
— Ты ведь хочешь выйти отсюда, правда?
Если он согласится, Саймон его не тронет.
— Сейчас я уберу руку, чтобы мы могли поговорить. Ладно?
Джонатан кивнул.
— Ну вот. Извини, конечно. — Саймон встал. — Куда они спрятали твою одежду?
— Я не могу идти с тобой, — выпалил Джонатан. — Родители рассердятся.
— Тебе почти шестнадцать лет. Ты взрослый. Ты можешь уходить из дому, когда захочешь. — Он улыбнулся. — Мы оставим им записку.
— Я не хочу.
Глаза Саймона потемнели.
— У меня нет денег. — Джонатан цеплялся за соломинки.
— Ах вот в чем дело. — Лицо Саймона вновь сделалось приветливым. — Это не беда.
Он швырнул Джонатану какую-то одежду.
— Кто к тебе сюда приходил?
— Мой отец.
— Нет, женщина.
Какие у него жестокие глаза. Как эти глаза могли ему нравиться?
— Я ее не видел.
Саймон открыл дверь, выглянул в коридор.
— Ладно. Я знаю, что ты любишь игры. Давай поиграем.
Он вытащил моток веревки и нож.
— Повернись.
Чувствуя страх и стыд, Джонатан повиновался.
— Давай-ка сделаем еще лучше…
Саймон заткнул ему рот кляпом.
В воздухе было свежо. Саймон снова принялся успокаивать Джонатана, мол, на заднем сиденье припасено одеяло, на случай, если он замерзнет. Джонатан, спотыкаясь, спускался по металлическим ступенькам пожарной лестницы и молил Бога, чтобы сестра Дженкинс заглянула к нему и подняла тревогу. Но окно палаты на третьем этаже оставалось темным. Дважды Саймон швырял его на холодные железные ступеньки и велел лежать, пока не убеждался, что за пожарным выходом на каждой из площадок все спокойно. На площадке первого этажа он поднес нож к самому лицу Джонатана, и при слабом Свете аварийной лампочки Джонатан узнал его. Откуда этот нож у Саймона? Нет, это не тот нож. А если тот, это означает, что Саймон был у него на кухне. Джонатан едва не лишился чувств.
Внизу пожарной лестницы Саймон заставил его сесть, а сам проверил, нет ли кого на стоянке. Джонатан лихорадочно оглядывал темные окна у себя над головой в надежде, что хоть кто-нибудь выглянет.
— Порядок. Идем.
Его поволокли за угол здания, где притаилась серая машина. Кляп плотно сидел во рту, не давая дышать. Возле машины Саймон низко пригнул Джонатана, огляделся, открыл заднюю дверь и втолкнул его внутрь. Джонатан рухнул на сиденье.
— Ну вот, — торжествующе подытожил Саймон, садясь за руль и закрывая все замки. — И чтобы доказать тебе, как много я о тебе думаю… — Он поднял какую-то тряпицу с переднего пассажирского сиденья, зарылся в нее лицом, а затем швырнул назад. — Узнаешь?
Желудок Джонатана свело судорогой. Он почувствовал свой запах. У Саймона была его футболка, и достать ее он мог только у него в комнате.
— Ну как тебе наша новая игра?
Еще одно мгновение он видел над собой улыбающееся лицо Саймона, а потом на глаза упало одеяло.
Когда Рона приехала домой, в прихожей горел свет, чтобы она могла разглядеть записку, которую нацарапала ей Крисси. Инспектор Уилсон хочет с ней поговорить. Четыре часа утра. Неужели Билл захочет с ней разговаривать прямо сейчас? Нет, конечно. Она заглянула в гостиную. Крисси спала на диване. Значит, Нейл пока не вернулся.
Она решила, что позвонит Биллу первым делом. После чего, поставив будильник на семь, улеглась в постель.
38
Находясь на службе в полиции, Билл Уилсон проспал тридцать шесть убийств. В среднем выходило по три убийства в год за последние двенадцать лет.
Во время расследования он никогда не делился своими мыслями с женой. Он не хотел, чтобы она ужаснулась, узнав, что водится в его черепной коробке.
Последние четыре дня он ожидал, что вот-вот произойдет новое убийство. Это ожидание определяло каждый его шаг. Ради того, чтобы предотвратить его, он готов был вызвать огонь на себя. Так и случилось после обыска в коттедже сэра Джеймса Далримпла, который он провел, поверив словам парня-проститутки. Он доказывал шефу, что все оправдано, поскольку при обыске обнаружили подвязку для штор — копию той, которой задушили мальчика. Шеф не согласился. Существуют тысячи таких подвязок, прорычал он. И хотя они прочесали весь коттедж частым гребешком, больше ничего не нашли.