Может, потому-то нам и не удается отыскать убийцу, подумала она, что в нашем паззле неверно легло «почему».
Парочка тем временем переместилась к Галерее искусств и поднималась теперь по ступенькам, чтобы спрятаться от дождя под барочным портиком. Рона снова уткнулась в микроскоп, не желая думать о Галерее, потому что в прошлую пятницу, во время ланча, она приметила там в углу знакомый длинный синий плащ и темные волосы.
Она попыталась сосредоточиться на следующем слайде, не обращая внимания на спазмы в желудке.
— Не хочешь сходить куда-нибудь перекусить? — В дверях появилась Крисси.
Рона покачала головой.
— Ладно. Я принесу тебе сэндвич. — Крисси не задавала вопросов. Она умела понять и без слов, словно родная мать.
Вскоре Крисси появилась внизу на улице. Парень, ждавший на другой стороне, двинулся ей навстречу через дорогу, пригнув бритую голову и держа руки в карманах. Похоже, Крисси начала ему за что-то выговаривать. Последний в длинной веренице поклонников либо один из братьев, пришедший клянчить денег, подумала Рона.
После полудня позвонил Билл Уилсон справиться об успехах. Она рассказала ему то же, что и доктору Сиссонсу.
— Сейчас я отрабатываю волосы, — говорила она, — с покрывалом придется еще повозиться, а стаканы из-под виски вы можете забрать, с ними я уже закончила.
— Спасибо, хотя я сомневаюсь, что отпечатки пальцев преступника проходили по нашим базам, — сообщил Билл без всякой надежды. — Кстати, эту историю вовсю обсуждают вечерние газеты.
— Ясное дело.
В трубке раздалось недовольное мычание.
— Кто-нибудь уже домогался у тебя информации?
— А у меня нет никакой информации. Ах да, Билл, — она поколебалась, — ты тогда не ошибся?
— Насчет чего?
— Насчет английского следа.
— Мы пока не установили ни что это за мальчик, ни откуда он взялся. Но ты можешь заглянуть в «Глазго ньюс», эти умники всегда знают больше нашего.
Рона закончила работу в пять часов. От микроскопа уже резало глаза, и сэндвич был давно съеден. Крисси свалила еще в четыре, отпросившись «по семейным обстоятельствам». Один взгляд на Крисси отбил у Роны желание задавать вопросы.
Сейчас ей хотелось только заморить червячка и залечь отмокать в горячую ванну. Но это означало встречу с Шоном. И она принялась наводить порядок в лаборатории, аккуратно складывая в стопки свои записи, убирая образцы, оттягивая момент, когда нужно будет идти домой.
Дождевые тучи сдвинулись на север, к Кемпси-хиллз. Небо прояснилось и стало бледно-голубым. Ее квартира находилась в двадцати минутах ходьбы от лаборатории, и раз вечер выдался погожим, не было необходимости ехать домой на автобусе. Он все равно застрял бы в пробке. И она пошла на Байерс-роуд пешком.
Она знала, что Шон уже наверняка купил что-нибудь к чаю, но все равно зашла в магазин, где продавали пасту. Мистер Марджотта, приветствовавший ее своей обычной скороговоркой, уговорил купить для пробы каннеллони со шпинатом и сыром рикота и даже добавил лишнюю порцию соуса из томатов и базилика.
— Пища любви, — сказал он, хитро улыбаясь.
Как раз этого ей хотелось меньше всего.
Прежде чем вставить ключ в замок, Рона потратила пять минут на обдумывание своих дальнейших действий. С одной стороны, можно было просто забыть о том, что она видела в Галерее искусств, но это было все равно что улика в криминальном расследовании, и она не могла пройти мимо. Такая же улика, как сперма на покрывале. Она должна была узнать, чья это сперма.
Когда она открыла дверь, в нос ей ударил густой аромат чеснока и оливкового масла.
— Эй! — позвал Шон из кухни. Он резал овощи на столе у плиты. Когда она вошла, он с улыбкой обернулся, вытирая руки полотенцем.
— У тебя усталый вид, — заметил Шон. — Чего-нибудь хочешь? Вина? Кофе?
— Ванну.
Он подошел, и она заставила себя улыбнуться.
— Идем, — сказал он.
Ей хотелось побыть в ванной одной и за закрытой дверью, но Шон вошел с ней, открыл оба крана и стал ее раздевать. За спиной у Роны шумно полилась вода, горячая и холодная, как ее мысли. Он сел на стул и усадил ее к себе на колени, одной рукой щекоча ей затылок, а другой пробуя воду в ванне. Когда ванна наполнилась, он выключил воду и сказал:
— Готово. Залезай. — Она ступила в воду покорно, как ребенок. — Я крикну, когда чай будет готов.
Он вышел, оставив дверь открытой. Она потянулась, чтобы захлопнуть ее.
— Не запирайся! — сказал он. — Я принесу тебе вина.
Рона бессильно опустилась в воду, откинулась и закрыла глаза.
Шон возвращался дважды. Сначала с обещанным вином, а потом с бутылкой, чтобы снова наполнить ей бокал. Во второй раз она не открыла глаз, хотя он встал на колени у ванны и она чувствовала его теплое дыхание у себя на лице. Потом вода возбужденно всколыхнулась и разошлась в стороны от ее согнутых ног, ударяясь в стенки ванны, в то время как его рука медленно скользила вверх по ее бедру.
Вот так всегда, подумала она. Возбуждать. Подготавливать. Шон это хорошо умеет. Она выпрямилась и открыла глаза.
— Теперь лучше? — Он улыбался, взгляд его синих глаз выражал уверенность.
Она встала, он подал ей полотенце, затем халат.
— Одеваться не нужно, — разрешил он.
Шон любил женщин. Ему было хорошо с ними. Но больше всего ему нравилось быть с ними в постели. И на саксофоне он играл в такой чувственной манере, будто не играл, а занимался любовью. Он баюкал свой инструмент, гладил его, перебирал клавиши и дул в него, пока саксофон не взвизгивал от удовольствия. Некоторое время назад Рона заметила перемену в его отношении к себе. Он больше не играл на ней, он играл с ней. А это уже совсем другое.
— Вкусно? — спросил Шон.
— Объедение.
— Пасту я поставил в холодильник, приготовлю завтра на ужин.
Каждую пятницу Шон играл традиционный джаз в одном из клубов в центре города. В «Абсолютном джазе» всегда было темно и уютно. По пятницам там обычно было яблоку негде упасть. Программа начиналась в десять и заканчивалась не раньше двух часов утра. А потом Шон часто оставался на джем и играл до рассвета. Рона любила наблюдать за его игрой, за его искусными руками, выжимавшими потоки чувств из золотого инструмента, как в тот вечер, когда они познакомились. В клубе была организована вечеринка для полицейских, и его пригласили выступить. В перерыве он подошел к ее столику и попросил разрешения с ней поговорить. Его прямота настолько ошеломила ее, что отказать она не смогла. Кроме того, весь вечер он был объектом ее эротических фантазий. Она осталась допоздна. В конце музыканты заиграли тихий соул, и публика стала постепенно расходиться. Он уложил свою дудку в футляр, и они вышли вместе. С тех пор они не расставались.