Нейл поглядел в сторону двери. Кто-то вошел. Бармен, перехватив его взгляд, покачал головой.
Коннелли вертел в руках стакан и ждал продолжения.
— Калигула любит пожестче, — сказал Нейл. — Он накидывает что-нибудь мне на шею и затягивает, пока не кончит.
— Вот так и умер Джеми Фентон, — заметил Коннелли.
— Я знаю. — Нейл кивнул бармену, и у них на столике появились еще две водки. Коннелли пошарил в кармане и вытащил десятку. Нейл подождал, пока бармен уйдет, и затем продолжил:
— В прошлый раз я вырвался, когда зашло уж слишком далеко. Придурок не связал меня как следует. Чересчур торопился. — Он отхлебнул водки. — Мы ездим в коттедж в парке возле какого-то большого дома. Он отвозит меня и привозит обратно. Мне не видно, куда мы едем. Он завязывает мне глаза и руки. Любит развлекаться в машине, — деловито объяснял Нейл.
— Ты не знаешь, где этот коттедж?
— Нет. — Нейл растянул разбитый рот, обнажая великолепные зубы в жалком подобии своей прежней улыбки. — Но однажды я приметил, как кое-кто оттуда уезжает. У ворот остановилась машина. Внутри сидели мужчина и женщина. На этой неделе я видел их фотографию в газете. Его зовут Эдвард Стюарт.
— Боже! — Коннелли едва не поперхнулся своим пивом. Его стакан со звоном ударился о стол — Я знаю, где это. Это Фолблер. Владелец имения — сэр Джеймс Далримпл, бог и повелитель Эдварда Стюарта.
— Ну?
— Ну! Он нас обоих в порошок сотрет.
Нейл вырвал свою руку у Крисси и вскочил, брызжа проклятьями сквозь стиснутые зубы. Крисси снова схватила его за руку:
— Не надо, Нейл.
— Когда я прочитал ту заметку в газете, я не думал, что вы такой. Я думал, что вы другой. А вы такой же, как и все остальные.
— Сядь и заткнись. — Коннелли разозлился не меньше Нейла. — Надо мне подумать или нет? Мне надо подумать, как мы примемся за дело. Если я правильно понимаю, ты хочешь их достать?
Нейл молча таращил глаза, потом сел.
— Ну еще бы не хочу.
— Хорошо. И я тоже. — Коннелли улыбнулся. — И еще я хочу ухватить за рожу этого красавца Эдварда Стюарта и засунуть ее в его собственную задницу.
32
Эдвард перенес интервью с Коннелли на половину пятого. Потом позвонил в больницу. Фиона почти успокоилась.
— Джонатану гораздо лучше, — сказала она, — но пока сохраняется вероятность поражения печени. Если бы ты только раньше нашел его.
Эдвард предпочел не заметить ее обвинительного тона и пообещал приехать в больницу сразу после интервью.
— Что ты сказал Иену?
— Я сказал ему правду. Он считает, что огласки удастся избежать.
— Хорошо было бы.
Она пожелала ему удачи. Да, удача ему понадобится как никогда.
Он подумывал рассказать ей об электронном письме, но что-то удержало его. Он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о том, что он прочитал на экране компьютера.
Даже Фиона.
Прочитав письмо, Эдвард пошел в ванную, где его вырвало. После этого он забегал по дому, громко ругаясь.
Когда он успокоился, то начал размышлять.
Что было бы с Джонатаном, если бы он сообщил в полицию об этом письме? Эдвард содрогнулся. Это было бы ужасно. Они стали бы расспрашивать Джонатана об этой… этой гомосексуальной связи. В конце концов, может статься, что это просто чушь. Чего только дети не напишут в своих мейлах. Пускают друг другу пыль в глаза.
Нет. Он должен помалкивать. Ради Джонатана. Следует подождать, пока Джонатан будет вне опасности и у них выдастся возможность поговорить. Его долг — защищать своего сына.
Джонатану для выздоровления нужен покой. Он не справился бы с потоком вопросов прямо сейчас. Не дай бог, думал Эдвард, что-нибудь просочится в газеты.
Он заглушал в себе слабый голос совести, который напоминал ему о других детях, попавших в сети педофилов. Он сообщит в полицию, но не сейчас. Он займется всем этим, когда Джонатану станет лучше. Ради Джонатана их семью необходимо уберечь от скандала.
К Эдварду постепенно возвращалось хладнокровие. Он сосредоточился на интервью Коннелли. Ему и раньше доводилось переживать бури, переживет и эту.
Но сэра Джеймса придется посвятить, понял он. Он поддерживал Эдварда, продвигал его. Придется ему сказать.
Он оставил сообщение для сэра Джеймса у его секретаря в Париже. С просьбой перезвонить как можно скорее.
Потом он сел и стал готовиться к интервью.
Рона услышала, как Тони в лаборатории говорит по телефону. Только она направилась туда, чтобы узнать, кто звонит, как он появился в дверях лаборантской и сообщил:
— Крисси очень извиняется, но она плохо себя чувствует. Она выйдет завтра.
— Хорошо.
— Еще она просила передать, чтобы ты не беспокоилась.
— Спасибо.
Тони постоял, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще, но она молчала. Он пожал плечами и вернулся к работе.
По крайней мере, она теперь знает, что у Крисси все в порядке. Судя по этому немногословному сообщению, с Нейлом тоже ничего ужасного не случилось. Но звонок избавил ее лишь от одной причины для беспокойства. Ей еще предстояло решить, как поступить с Гейвином, и это без помощи Крисси и ее здравого смысла.
Гейвин мог связать странности в ее поведении в ту ночь с результатами интернет-поисков и сообразить, что ребенок, которого она искала, имеет к ней какое-то отношение. Он не дурак. Но злодей ли он?
Злодей. Какое нелепое слово. С Гейвином ей было легко и надежно, она интуитивно доверяла ему. Напрасно она сразу не попросила его объясниться. Почему же она в нем сомневалась? Она поторопилась с выводами. Точно так же, как в истории с Шоном. Шон знал: что бы он ни говорил о той женщине в Галерее Кельвингроув, его уже осудили и приговорили.
Рона попыталась не отвлекаться от работы, но не тут-то было. К пяти часам она истомилась, снедаемая отчаянием пополам со страхом. Она должна что-то предпринять.
Когда Билл Уилсон поднял трубку, Рона, заикаясь, поведала ему о том, как познакомилась на вечеринке с неким Гейвином Маклином, который сказал, что знает Билла, и вот ей пришла мысль…
— Что это ты — проверяешь через меня своих поклонников?
Она постаралась ответить как можно беззаботнее:
— А через кого еще мне их проверять?
— Так чего же ты от меня хочешь?
— Он сказал, что сотрудничает с полицией.
— Ну?
— Это правда?
Повисла секундная пауза.
— Да. Хотя он не должен был об этом упоминать. Наверное, старался произвести впечатление.