— Нет!
— Что значит «нет», Рона?
— Не трогай меня!
Он резко остановился, и от его взгляда в груди у нее похолодело. Она не хотела так говорить. Она не хотела, чтобы он касался ее, потому что тогда бы она поехала с ним, а она не могла, и не могла объяснить почему.
Раньше она никогда не видела его в гневе. Он повернулся и пошел к двери.
— Я позвоню, когда устроюсь на месте. — Его голос звучал холодно, отчужденно.
Рона кивнула, не в силах больше спорить. Теперь ей стало горько оттого, что она теряет его. Она не хотела, чтобы он уходил вот так, не хотела, чтобы он уходил вообще. Она хотела, чтобы он остался. Хотела рассказать ему, что случилось. Рассказать, какой это кошмар. Пусть бы он образумил ее. Но это означало раскрыть свою тайну. А она не могла. Сейчас не могла. Вероятно, не сможет никогда.
Как обычно, все самое важное осталось в стороне, думала она. Только прибавилось недоразумений.
Шон не поверил ее отговоркам насчет работы. Он знал, что она лжет. Да и сотрудников теперь у них хватало. Тони вернулся из Мексики, где проводил отпуск. На самом деле это Тони подбросил ей идею объявить, что она уезжает в Париж с Шоном.
— Крисси права, — сказал он ей, — вид у тебя дерьмовый.
— Спасибо, Тони!
— Тебе нужна передышка. Поезжай в Париж заниматься любовью со своим дружком, а мне дай пока похозяйничать в лаборатории. Неделю, не меньше.
Рона согласилась и сказала Крисси, что уезжает. В четверг после работы они даже вместе сходили купить ей в поездку новое белье.
Но это была ложь.
Она обманула Шона: тот был уверен, что подруга едет. До последней минуты. Собственная жестокость пугала ее. Она пыталась найти себе оправдание в том, что если Шону можно тайком встречаться с другой женщиной, то и ей не возбраняется иметь от него секреты.
Рона зажгла камин и уселась на диван в обнимку с подушкой. Кошка прыгнула к ней и стала, мурлыча, тереться о подушку, приминая ее, а потом устроилась сверху. Рона погладила бархатистые ушки, и мурлыканье сменилось мерным урчанием, которое мало-помалу помогло Роне расслабиться. Если бы она стала рассказывать Шону обо всем этом кошмаре, то пришлось бы объяснять, с какой стати ее преследуют мысли о мертвом мальчике. Они уже давно вместе, и он знает, что к смерти она относится без истерики. Пришлось бы рассказать ему про Лайема. А про Лайема она никогда никому не рассказывала.
Она уже звонила по телефону, который ей дали в больнице. Ответила женщина. Чувствуя нежелание звонившей говорить и боясь, что она положит трубку, женщина предложила ей прийти лично для консультации. Рона записалась на прием. Но когда время подошло, она ухитрилась найти миллион причин, чтобы не ходить. Вместо того она выбрала вечер, когда Шон играл в клубе, и позвонила домой Эдварду. Она рассказала ему об убийстве и о родимом пятне и объявила, что ей необходимо знать о судьбе их сына.
Тишина на другом конце провода была такой же глубокой, как пропасть между ними. Потом Эдвард прочистил горло. Он считает, что это неразумно, однако — тут он прервал ее яростный выкрик — если она настаивает, то у него есть знакомый, который мог бы помочь. Рона должна обещать, что никому не скажет ни слова, даже своему ирландцу.
И она пообещала.
— Я позвоню, — сказал Эдвард.
— Когда?
— Не знаю. На этой неделе. И еще, Рона, ты слышишь? Если тебя не будет, я не стану оставлять сообщений на автоответчике.
— Этого не потребуется. Я буду дома.
И она сказала Крисси и Тони, что берет неделю отпуска и едет с Шоном в Париж, а Шону — что не может поехать, потому что занята на работе.
Столкнув с колен недовольную кошку, Рона потянулась за пультом. Она включила телевизор и переключала каналы, пока не наткнулась на вечерние новости. Ерзая от нетерпения, она вполуха слушала сообщения о политических событиях, но вот наконец диктор объявил, что сейчас к телезрителям обратится мать жертвы последнего преступления в Глазго. Зажатая между двумя полицейскими, лицом к залу, полному журналистов, сидела маленькая темноволосая женщина. Женщина, не имеющая ни малейшего сходства с убитым мальчиком.
Рона откинулась на спинку дивана. Камера придвинулась к женщине совсем близко, словно для того, чтобы можно было расслышать ее шепот, и теперь стали видны красные воспаленные белки ее глаз и набрякшая от слез кожа. Внезапно ощутив присутствие камеры, женщина подтянулась, глубоко вздохнула и начала:
— Моего сына убили. — Ее голос пронзил сердце Роны. — На него напал маньяк. Маньяк, который преследует мальчиков. Мой сын был умница. У него было большое будущее. Я любила его. Пожалуйста, помогите полиции найти убийцу Джеми. Если у вас есть дети, вы поймете. — Голос задрожал. — Пожалуйста, сообщайте полиции все, что может помочь, прежде чем этот маньяк снова начнет убивать…
Слов не стало слышно, и камера отъехала в сторону, как будто смущенная видом такого горя.
Теперь настала очередь полицейского, сидевшего справа.
У Билла был измученный вид, но профессионализм не изменил ему. Он говорил уверенно и убедительно, как всегда. Ровным тоном он пояснял, что убитый, Джеймс Фентон, был студентом факультета программирования в университете Глазго. Тихий, прилежный студент, замкнутый и необщительный. В распоряжение полиции попала штора, на которой лежало тело, когда его нашли. Они полагают, что убийца очень торопился уйти, иначе он захватил бы штору с собой. Возможно, кто-нибудь сможет ее опознать.
Камера качнулась влево. После тусклых красок горя от цветной шторы зарябило в глазах.
Весь следующий день Рона просматривала криминологические журналы, отмечая статьи, которые уже давно обещала себе изучить. Она только один раз вышла за свежим молоком и хлебом и тут же вернулась, боясь пропустить звонок Эдварда. Но первым позвонил Шон. По телефону его ирландский акцент был заметнее, словно расстояние подчеркивало национальность.
Несколько мгновений они оба смущенно молчали, потом он сказал, что остается еще на неделю.
— Почему? — еле слышно спросила она.
— Парень, которого я заменяю, подцепил во Флориде одну разведенную богачку. — Он пытался шутить, чтобы сгладить неловкость. — Он пока не хочет возвращаться. Поэтому, — начал он, и она расслышала в его голосе опасение, — ты могла бы приехать на вторую неделю.
— Шон…
— Сейчас я сплю на чужом диване, но я могу снять номер в гостинице. Днем я свободен. Весна в Париже и все такое. — Он ждал.
— Не знаю.
— Понятно.
— То есть это будет зависеть от работы.
Молчание.
Он продиктовал ей номер.
— Звони на мобильный или сюда.
— Это там, где ты остановился?