Замуж за иностранца, или Русские жены за рубежом - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Шилова cтр.№ 34

— Беременность была слишком тяжелой. Мы по-прежнему много ссорились. Мой муж ударил меня в первый раз, когда ребенку был всего месяц. Он просто хорошенько накачался пивом, а ребенок много плакал и его раздражал. После этого он клялся, что никогда больше меня не ударит. Мол, выпил лишнего. Стоял на коленях, просил прощения. Я подумала про то, что фраза «ударивший однажды обязательно ударит дважды» не про меня, и его простила. Той ночью я долго думала, почему так произошло. Почему он поднял на меня руку? Я пришла к выводу, что я сама во всем виновата, что я проявила бесхарактерность и позволила моему мужу мною манипулировать. Когда я еще до рождения ребенка сказала мужу, что хочу с ним расстаться, он мне не поверил. Разве марионетка способна на такое? За всю нашу совместную жизнь я так и не смогла выработать способность отстаивать свое мнение. Я вечно терпела, пыталась его оправдать, боялась обидеть и вот таким образом и стала жертвой деспотизма. Понимаешь, деспоты всегда находят женщин-жертв, которых легко себе подчинить. Я познакомилась с девушками, которые не смогли ужиться со своими мужьями, но все равно остались в Голландии. При всем том, что им довелось пережить, они продолжают верить только в хорошее. Они учат язык, получают новую профессию, работают, чувствуют себя свободными, имеют право выбора и живут своей жизнью, а не жизнью кого-то. А у меня не получилось сделать подобный шаг. Большую роль играет совместный ребенок. Знаешь, несмотря на все трудности, я привыкла к этой стране. Чем дольше я в ней живу, тем больше меняется мое мировоззрение. Но тем не менее то, что было вложено в меня с детства, никуда не уходит. Оно всегда со мной и во мне. Да и от ностальгии никуда не денешься. Быть туристом и иммигрантом — это две разные вещи. Иногда хочется отдать все на свете за глоток свежего воздуха с родины. За привычную давку в трамвае, за задушевные посиделки с подругами, разговоры по душам с мамой. Но остается только плакать в подушку и с нетерпением ждать телефонных разговоров с родными.

— А почему ты сейчас здесь очутилась?

— Муж в очередной раз избил. Я только ребенка и пакет с молоком схватить успела и выбежала на улицу, — Ирина тяжело вздохнула и добавила: — Он меня теперь периодически избивает. Это называется «уму-разуму учит». Он еще следом за мной выскочил, но, на мое счастье, проезжала полицейская машина. Вот так я здесь и оказалась.

— А почему ты здесь? — я обвела взглядом сидящих рядом с нами малоприятных личностей. — Ты же с ребенком все-таки. Почему тебя сюда посадили, если ты никакого преступления не совершала?

— Можно подумать, ты совершала!

— Я нет, — нервно замотала я головой и ощутила, как пересохло у меня во рту.

— Потому что голландская полиция такая же малоприятная, как и отечественная милиция. Хорошо хоть рапорт об избиении составили.

— Твоего мужа теперь посадят?

— Скажешь тоже! Это же его страна, а я здесь — никто. Сейчас за него вступятся соседи, его родители.

— Так ты домой полетишь?

— Нет, — покачала головой Ирина.

— Почему? — опешила я.

— Меня скоро выпустить должны и в приют определить. С ним уже созвонились. Домой я возвращаться не хочу, несмотря на то что я с ребенком. Сначала в приюте поживу, а там видно будет. Не этот муж, так другой. Без мужика я не останусь. Жизнь подарит мне новую встречу и новую любовь. Я даже не сомневаюсь.

— А домой-то не легче вернуться?

— Может быть, вернусь, но не сейчас. Я для себя так решила, — в глазах Ирины показались слезы.

В этот момент нашу тихую беседу нарушил полицейский: он что-то сказал Ирине на голландском. Ирина нервно улыбнулась, утвердительно кивнула головой и встала, осторожно покачивая ребенка.

— Ты уходишь? — всполошилась я, что из моей жизни уходит что-то родное, близкое, душевное, кровное.

Я хорошо понимала, что если уйдет Ирина, то мне будет не с кем переброситься хоть одной русской фразой.

— За мной приехали.

— Из приюта?

— Нет. Муж со свекровью.

От удивления я широко открыла глаза.

— И ты пойдешь?

— Да.

— Но ведь он тебя бьет, а может быть, когда-нибудь и убьет, — я буквально взорвалась от возмущения. — Может, лучше в приют?!

— В приют я всегда успею, когда будет самый крайний случай.

— А сейчас, значит, не крайний? Крайний будет, когда ребра переломают?

— Я гражданство получить хочу, — произнесла Ирина с глазами, полными слез. — А такая возможность предоставляется только после трех лет семейной жизни с голландцем. Возвращаться нельзя. Я уже два с половиной года отпахала. Осталось совсем немного. А он сейчас, как всегда, прощения просить будет, какое-то время даже будет ласковым, смирным и пушистым. Ладно, мне пора. Муж ждет. Удачи тебе. Жизнь — штука непредсказуемая. Если останешься в Голландии, может, свидимся.

— В Голландии я точно не останусь. Мне домой нужно.

— Нужно так нужно. А так, многие девочки живут — и ничего. Не всем так с мужиками не везет, как мне. Извини, в гости пригласить не могу. Причина тебе хорошо известна. Я сама, как в гостях.

Когда Ирина появилась по ту сторону решетки, она еще раз нервно мне улыбнулась и пошла в сторону выхода. А я подумала о том, что ничего не меняется. Ни черта нигде ничего не меняется. Пьет и бьет не только русский мужик, но и голландский, итальянский, французский и африканский. Мужик — он и есть мужик.

Поняв, что мне больше не с кем поговорить, я с брезгливостью посмотрела на сидящего рядом со мной дурно пахнущего типа, подошла к решетке и стала трясти ее за прутья.

— Я не понимаю, на каком основании меня сюда посадили! Немедленно освободите меня! — кричала я что было сил. — Я гражданка России! Срочно свяжитесь с представителями моей страны и сообщите о моем местонахождении. Вы нарушаете права человека! Это противозаконно! Я буду жаловаться на вас в ООН!

Я хорошо понимала, что сейчас время работает не на меня, а против меня. Чем больше я буду здесь сидеть, тем больше вероятность того, что полиция узнает о трагедии, разыгравшейся в доме Хенка. И тогда мне не видать своей родины как своих ушей. Но на мои крики никто не обращал внимания, никто даже не пытался меня успокоить. Только сидящие рядом со мной неприятные личности сначала стали шептаться, а потом — откровенно посмеиваться, но их смешки волновали меня меньше всего.