Так продолжалось, пока ей не исполнилось тринадцать. Тогда Джессика поняла, что отец никогда не изменится. По иронии судьбы, став взрослой, она сама стала утешением для матери. Они поменялись ролями: настал ее черед пичкать мать напрасными надеждами, свою уставшую, истерзанную жизнью мать. Наверное, чувство ненависти стало бы еще сильнее, если бы она не понимала, что отец мучается так же сильно, как и они, если бы не знала, что он и сам хотел бы бросить.
Отец проходил бесчисленные курсы лечения – месяц здесь, два месяца там, – но все равно каждый раз снова брался за бутылку. И с каждым разом мама уставала все больше, почти ничего не говорила. И только ради того, чтобы мать не хватил удар, Джессика стала врать более изобретательно, так изобретательно, что начала верить собственным россказням.
А через двенадцать лет после окончания колледжа Джессика пришла домой и увидела, что на автоответчике оставлено сообщение.
Звонили из больницы. В машину ее родителей – за рулем сидел отец – на железнодорожном переезде врезался поезд…
– У него были близкие друзья в прокуратуре? – спросил Рибикофф, возвращая Джессику к реальности.
– Кен Сойер.
– Юрист?
– Да.
– Он сейчас здесь?
– Должен быть.
– Попросишь его зайти?
– Конечно. – Она помедлила. – Можно вопрос?
– Давай.
– Думаешь, с Томом что-то случилось?
– Точно не знаю. Понимаю, что тебя такой ответ не устраивает, но сложно предугадать, чем это все закончится. Но чисто по-дружески скажу: похоже, да. Ты же говорила, что он очень пунктуален, а от него нет вестей вот уже полтора часа. Дома его нет. Конечно, это еще ничего не значит, но… – Его глаза были печальными, как никогда.
– Нам так и не удалось поужинать, – улыбнулась Джессика.
– Да. Столько дел было после того, как Люси…
Его жена скончалась от сердечного приступа в прошлом году. Джессика не раз обещала пригласить его к себе на ужин, но как-то не получалось.
– Я позвоню тебе на следующей неделе, Сэм. Определим день, я пойду на самый лучший рынок и куплю все, что полагается к жареному мясу. А потом мы спокойно поедим и поболтаем о чем-нибудь отвлеченном. – Она наклонилась вперед и потрепала его по плечу. – Пойду найду Кена Сойера.
Рибикофф улыбнулся:
– С нетерпением буду ждать ужина.
Два года назад…
Только вечером, перепечатывая последний документ, она окончательно решилась. Давно собиралась приехать к Питу и высказать ему все. Она знала, что там будет его любовница, но это только к лучшему – убьет двух зайцев сразу.
Осенний воздух был свеж, но вокруг стоял смог, и она не открывала окон. Радио работало почти на максимальной громкости. Рок-н-ролл. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, а ведь ей скоро сорок три.
Пита можно было понять: он менял устаревшую модель на новую. Так же, как он делал это с автомобилями. Пит преподавал английский в местном колледже.
Ему нравилось изображать романтическую личность, чувствительную ко всему на свете. Но, если разобраться, романтики и чувственности в нем было столько оке, сколько в адвокатах, на которых она работала. Но они, по крайней мере, этого не скрывали: мы бездушные сволочи и гордимся этим.
Она как раз въезжала на небольшой холм – его любовница жила в одном из новых кварталов в пригороде, располагавшемся на холмах, – когда услышала полицейскую сирену. Посмотрела в зеркало заднего вида и нахмурилась:
– Черт, для полного счастья мне не хватает только штрафа за превышение скорости!
В последнее время она стала слишком много ругаться. Очень на нее не похоже.
Она продолжала ехать как ни в чем не бывало, но патрульная машина стала мало-помалу ее нагонять и сигналить фарами. Снова нахмурившись, она остановила машину на обочине. Еще не хватало злить копа: это приведет только к еще большему штрафу. Сейчас нужно было напустить на себя пристыженный вид, заплатить штраф и ехать дальше, чтобы разобраться с Питом и его любовницей…
Он долго не выходил из машины. Наконец вышел и направился к ее машине. Высокий. Хорошо сложенный. В свете мигалки он был похож на героя вестерна, вроде тех, кого играл Клинт Иствуд.
Когда ее останавливала полиция, она старалась вжаться в сиденье, чтобы водители проезжающих машин не видели ее лица. Сейчас мимо никто не ехал, так что она спокойно наблюдала, как он подошел, наклонился к окну и заглянул внутрь.
– Вы знаете, с какой скоростью ехали?
– Нет, не знаю.
– Почти семьдесят миль в час. Здесь ограничение в сорок пять.
– Извините, офицер, просто задумалась.
Его глаза шарили по салону. «Наркотики, что ли, ищет?» – пронеслось у нее в голове.
Она повнимательнее рассмотрела его лицо. Красивое, но какое-то пугающее. И этот слегка отрешенный взгляд серых глаз… Накрахмаленная форма, кажется, была ему чуть мала, что показалось ей странным.
– Выйдите из машины.
– Зачем?
– Проведем тест на алкоголь.
– Вы шутите?
– Боюсь, что нет, мэм.
– Да я вообще не пью! Ну, может, бокал вина по особому случаю.
– Тогда вам нечего бояться результатов теста.
– Я могу отказаться?
– Да, мэм, вы имеете такое право.
– Но если я откажусь, вы точно решите, что я пьяна, да?
– Я просто выполняю свой долг, мэм. Когда вы каждый день будете сталкиваться с тем, к чему приводит вождение в нетрезвом состоянии – я имею в виду гибель невинных людей, – то приложите все усилия, чтобы предотвратить появление на дороге пьяных водителей.
– Но я спешу.
– Это недолго.
– Слушайте, это какое-то недоразумение.
Он улыбнулся:
– У меня к вам есть предложение.
Улыбка у него была просто великолепная. Но она не вязалась с пугающе отстраненным взглядом.
Она рассмеялась:
– Вы предлагаете мне сделку?
– Так точно. Вы проходите тест на алкоголь, а я не выписываю вам штраф. Согласны?
– Хорошо.
Она вышла из машины.
Он тут оке набросился на нее, прямо на обочине дороги, словно с цепи сорвался. Схватив ее за руку, оттащил к полицейской машине, открыл багажник. Там лежал связанный мужчина в трусах и в майке – настоящий полицейский.