Девятая жизнь Луи Дракса - читать онлайн книгу. Автор: Лиз Дженсен cтр.№ 20

Натали непонимающе посмотрела на меня, потом словно встрепенулась.

– Да, конечно. – И я вдруг понял: она знает, что ее сын может умереть, знает об этом так же определенно, как я или Филипп Мёнье. Чтобы отвлечь ее – и себя, поскольку я такое признавать не люблю, – я заговорил о том, как мы будем лечить Луи: массаж, водные процедуры, физиотерапия, чтобы мышцы не атрофировались. Физические упражнения два раза в неделю.

– Упражнения все любят. Замечательный способ общения, сами увидите. Родственники – особенно братья и сестры – хохочут как ненормальные. Это их всех как будто освобождает. Они даже смешное начинают видеть. Просто удивительно.

– Особенно если учесть, что ничего смешного нет? – криво улыбнулась Натали. Меня смутила ее прямолинейность, ее перепады настроения.

– Я не верю в пессимизм, – сказал я. (Сколько раз мне приходилось это говорить, и каждый раз меня корежит.) – Надежда – главная составляющая лечебного процесса.

– Но я ведь понимаю, как все плохо. – Сухо, устало, монотонно. Невозможно представить, как она смеется. Словно атрофировались мышцы, которые отвечают за улыбку. – Что бы с ним ни случилось, я буду рядом. Я пройду с ним до самого конца. Но я кое-что хотела спросить. Я понимаю, что все пациенты разные, зависит от травмы и все такое… Но вот мне интересно… – Она замолкла на секунду, взглянула на меня, и в глазах ее, кажется, мелькнула наконец искорка надежды. Или страх? – Если мой сын очнется, насколько вероятно, что он будет помнить о трагедии?

Очнется? Вопрос абсурден, если учитывать прогноз, но от меня требовалась тактичность.

– Если пациент выходит из комы, нас меньше всего волнует, до какой степени он что-то помнит или не помнит. Невозможно предсказать, в каком состоянии будет память. В любом случае – послушайте, я знаю о вашей трагедии. Я говорил с Филиппом Мёнье. И с детективом Шарвийфор.

– И что они вам сказали? – спросила Натали. Мы оба помолчали; я внимательно ее разглядывал. В лице дергался крошечный мускул – я это уже видел, – но ни малейшего дискомфорта при имени Филиппа.

– Ну… Что произошло. Несчастный случай. Я ведь не знал. И мне очень жаль. Но, раз такие обстоятельства, ему ведь лучше забыть, так?

– Совершенно верно, – ответила Натали. – Я не хочу, чтобы он помнил. Пусть лучше у него сотрется память, чем он переживет все это заново. А вам сказали, что я главная подозреваемая? Вы представляете, каково это?

– С трудом. Но у них такой порядок, не принимайте близко к сердцу. И вы до сих пор… – Я хотел спросить о муже, но она оборвала меня на полуслове, разволновавшись:

– Я видела, как он падал. Я видела его лицо, когда он… – Она умолкла, глубоко вздохнула, полная решимости договорить. – Он не просто падал. Он ударялся о склон, отскакивал и снова летел вниз, а потом… Я думала, это никогда не кончится.

Натали вздохнула и в упор посмотрела на меня. В ее ореховых глазах блестели слезы, и я дрогнул: встал, обошел стол, приблизился к ней – и протянул руки.

Она не медлила. Вскочила, шагнула ко мне и упала мне на грудь. Я закрыл глаза и почувствовал, как облегчение переполняет нас обоих. Она судорожно обняла меня – так ребенок цепляется за родителя. Жалость переполняла мое сердце. А потом – к своему ужасу – я безошибочно распознал, как пробуждается желание. И затем стыд и тревога – я понял, что мы свернули не туда. В эту самую минуту, пока я прижимал ее к смущенному сердцу, чувствуя, как бьется ее сердце в ответ, я отчетливо распознал ту черту, что отделяет врачебное сочувствие от непрофессионального поведения. И понял, что впервые в жизни ее переступил.

Я лишь не знал тогда, что обратного пути нет.

По натуре я человек не скрытный и таюсь плохо. У Софи звериная интуиция – чувствует все. Быть может, потому я ее когда-то и полюбил, но брак наш дал трещину, и теперь меня изводило, что я для Софи – открытая книга.

– И что за пациента вам привезли? Ты его так ждал, – говорит Софи наутро за завтраком. Мы сидим на балконе. Невыносимо жарко, однако небо затянуто, и облака низко нависают на горизонте. Как всегда, на столе перед Софи – груда книг, которая вот-вот грозит обвалиться. Кьеркегор, Джон Ле Kappe, Маркес, томик Пруста, новый Александр Жарден, а также «L'Internet et Vous». [38] Софи у меня всеядная.

– Его зовут Луи Дракс. Ему девять лет. Персистирующее вегетативное состояние. Ты не можешь достать для меня книжку «Les Animaux: leur vie extraordinaire»? Одна из любимых книжек Луи, хочу почитать ему вслух.

– Мать с ним? – спрашивает Софи, подливая мне кофе.

– Мадам Дракс? Конечно. Она же мать.

– Бедствует? – Софи щурится, я злюсь и возвожу очи горе.

– Не очень.

– Замужем? – Допрос продолжается. Софи кладет себе сахар, а мне добавляет молока.

– Мужа рядом нет.

– Почему?

– Потому что он скрывается от полиции.

Один – ноль в мою пользу: этого Софи уж никак не ожидала. Она ощупывает корешок Пруста и смотрит вдаль на сосновый бор, словно ищет там следующий вопрос. Я преспокойно пью свой кофе, пока чайка не наведывается на балкон за хлебными крошками. Я прогоняю ее газетой.

– Ну? Не хочешь рассказать, что он натворил? – интересуется Софи.

Я не торопясь делаю два глотка.

– Говорят, он столкнул сына с обрыва. Хотел его убить.

Ага. Софи перестала улыбаться. Но это ненадолго. Такие укольчики ей нипочем.

– В Оверни? Я, кажется, читала в газетах. Был объявлен розыск.

– Его до сих пор не нашли. В больнице пришлось усилить охрану.

– Понятно, – говорит Софи и тянется за круассаном. – Значит, одинокая трагическая женщина.

Тут я вздыхаю, складываю газету и поднимаюсь.

– Ей просто нужна моя помощь, – резко отвечаю я.

– Также известная как твой комплекс спасителя.

Эта ее последняя реплика – комплекс спасителя – ужасно меня взбесила. Я не раз внутренне кипел от одной мысли – которую Софи и подразумевала, – что сочувствие есть некая слабость или извращение. Всё ведь наоборот, правда? Кто устоит, кто не поддержит человека, если тот безмолвно молит о помощи?

Но Софи больше не вспоминала про инцидент с годовщиной и позже заметила вполне миролюбиво, что возьмет в библиотеке «Les Animaux, leur vie éxtraordinaire», если найдет. Софи всегда одобряла мое чтение пациентам и обеспечила мне в больнице богатое собрание аудиокниг. Я же тем временем отметил, что Софи очень красиво устроила цветы – гигантский букет цинний – в холле, в самой большой вазе.

Следующий день выдался жаркий, но воздух был легок и странно наэлектризован. Даже чайки, видимо, это уловили – кричали пронзительнее и гортаннее, заглушая гудение трассы в долине. В смутном возбуждении я шел на работу через оливковую рощу. До полудня я писал лионский доклад, затем мы с Ги Воденом отправились в столовую обедать. Ги только и говорил, что об эвакуации, и все порывался изложить мне план, прежде чем обсуждать с пожарными службами, все ли у нас готово. И хотя он жаловался на судьбу, я видел, что частица его – та же, что любила управлять больницей, – наслаждалась рисованием планов. Ги уставился на меня своим синим взглядом из-под мохнатых бровей.