Грейс поднялась на ноги.
— Благодарю за заботу, леди Ивлин. Я понимаю, что вы с трудом выкроили время, чтобы нанести мне визит. А потому не смею вас задерживать.
Рука леди Ивлин с чашкой застыла в воздухе. Грейс молча ждала, неумолимо глядя на нее.
Поставив чашку на стол, леди Ивлин поднялась на ноги, словно королева, готовящаяся вынести приговор.
— Чтобы защитить имя Хиллиардов, я готова на все. Смогу даже лишить сына наследства.
А это означало, что если никто прежде не наносил Грейс удара, используя ее друзей, леди Ивлин с радостью сделает это.
— Поскольку я очень уважаю вашего сына, — ответила Грейс, с такой силой сжимая кулаки, что заболели костяшки пальцев, — я буду ездить верхом только в сопровождении моего конюха, который давно служит у нас.
Леди Ивлин чуть приподняла бровь:
— Ваш верный конюх станет сопровождать вас на свидание? Глупости. Настоящие леди в парке ездят верхом одни.
Когда пять минут спустя Грейс наконец выпроводила старую ведьму, она чувствовала себя так, словно только что попала под лафет.
— Робертс, — обратилась она к дворецкому, устало глядя на закрытую дверь, — мне надо отправить записку майору Киту Брэкстону.
Кит явился через час. Грейс приняла его в той же Голубой гостиной, стены которой, казалось, сужались с каждой минутой.
— Кит, боюсь, я больше не смогу ездить с тобой по утрам. Наши прогулки были замечены.
Он нахмурился:
— Не понимаю.
И Грейс объяснила ему, улыбаясь, будто ничего особенного не произошло.
— В наших прогулках нет ничего плохого, — возразил Кит.
Грейс пожала плечами:
— И все же я должна их прекратить. Я изо всех сил пытаюсь вписаться в это общество, Кит. И не могу позволить леди Ивлин все разрушить. А она без колебаний это сделает.
Кит вскочил и принялся расхаживать по комнате. Грейс видела лишь его пустой правый рукав и длинные шрамы на щеке и на шее, напоминавшие о ранениях, которые он получил в Тулузе. Леди Ивлин было безразлично, как ее клевета отразится на Ките. Человек со шрамами. Один из самых храбрых людей, которых знала Грейс.
— Как она смеет? Ты же не имеешь ко всему этому никакого отношения.
— Кит, — улыбнулась Грейс, — ты вырос в этом лицемерном обществе. Разве оно когда-нибудь было справедливым?
Он робко улыбнулся в ответ:
— Я все понял. Сейчас тебе нужна поддержка. Ведь так?
Грейс почувствовала себя еще более жалкой. Кит знал о любовнице Диккана. Разве можно чувствовать себя еще ничтожнее?
Она поднялась и взяла Кита за руку.
— Если хочешь помочь, окажи мне две услуги. Узнай, что за человек меня преследует. И сопровождай меня на конную прогулку сегодня днем.
Он пристально посмотрел ей в лицо, словно желая убедиться, что она сможет выстоять. Грейс продолжала мужественно улыбаться. Она выстоит. Как и всегда. Но, Господи, как же больно все это переносить.
Наконец Кит поцеловал: ее в щеку.
— Я буду у тебя в четыре часа.
— Если ты не против, я бы хотела взять лошадь.
Кит замер на месте.
— А что с Эпоной?
Грейс усилием воли заставила себя улыбнуться:
— Эпона возвращается домой.
Ей понадобилось два часа, чтобы найти в себе смелость сообщить эту новость Харперу. Она пришла на конюшню и увидела, как он чистит ее любимую лошадку.
— Неужели ты и правда хочешь отправить ее назад? — спросил ирландец, и на его простом лице отразилось беспокойство.
Грейс казалось, будто у нее из груди вырвали сердце. Эпона заржала, и она погладила ее по шелковистой морде.
— Я не могу держать ее здесь. Если она не будет бегать каждый день, то быстро зачахнет. Ты ведь сам знаешь.
Харпер знал, что Эпона рождена для скачки. Если Грейс ограничит их прогулки Гайд-парком, то погубит ее. Если бы только Диккан не был так предусмотрителен и не привозил лошадь. Сейчас Грейс было еще тяжелее отправлять ее обратно. Она думала, это разобьет ей сердце.
— Ты ведь не позволишь этим наглым сплетницам помешать тебе ездить верхом? — спросил Харпер, трепля Эпону по холке огрубевшей рукой.
— Конечно, нет. Но только в парке. И только шагом, как и подобает леди из высшего общества.
Харпер выругался, словно Грейс только что сообщила, что ее собираются заковать в кандалы. Возможно, так оно и было.
— Я не хочу оставлять тебя одну, — сказал Харпер. — Твой муж постоянно занят и своим отсутствием выставляет тебя на посмешище.
— Я могу, доверить Эпону только тебе, — ответила Грейс, глядя на поздние цветы в саду — И потом, Харпе, тебе не остается ничего другого. Я должна сама со всем справиться.
Харпер фыркнул:
— Нет, кое-что я могу сделать. Надо будет предоставить это ребятам.
Грейс посмотрела на него и непреклонно произнесла:
— Не надо.
Харпер не ответил ни слова. Грейс тоже нечего было больше сказать, поэтому она ушла, думая, что почти способна возненавидеть Диккана за все случившееся с ней в последнее время. Сколько еще ей предстоит потерь? Леди Каслрей отняла у нее работу, а мать Диккана — возможность отвлечься от действительности, немного развеяться. А сам Диккан? Он забрал у нее надежду.
Грейс оставалась одна и прежде и сумела это пережить. Но ее всегда занимала работа, верховые прогулки за городом успокаивали, а лошади давали чувство свободы. Теперь у нее не осталось ничего.
Нет, наверное, это не совсем так, подумала Грейс, вернувшись в Голубую гостиную, ставшую для нее тюрьмой.
У нее есть друзья. Но к сожалению, они не способны заполнить все возраставшее ощущение пустоты в душе. Они не могут заменить ей мужа, который вдруг нашел себе занятие получше, чем проводить время со своей женой. Мужа, который только усугубил ситуацию, сначала покорив ее своей обходительностью, а потом отвернувшись от нее.
И что теперь будет делать Грейс со своей мучительной тоской? Она жила надеждой, что вскоре Диккан опять вернется к ней. Но как это может произойти, когда к нему вернулась любовница? Грейс видела ее однажды: прелестная пышная блондинка, как сказал бы ее отец. Смешливая, чувственная красотка, по сравнению с которой даже Кейт выглядит бледно. Разве можно упрекать Диккана за влечение к этой женщине? Как она вообще могла соперничать с ней? На сколько у нее хватит сил?
Эта мысль снова вернулась к ней, когда на следующее утро, спустившись к завтраку, Грейс увидела, как Диккан появился у входной двери.
— Зачем ты решила отправить Эпону обратно? — спросил он. — Я ведь специально велел привезти ее для тебя.