Женщина рассмеялась, и в полумраке на ее загорелом лице блеснули ослепительно белые зубы. «Заставляй их смеяться, – говорил ему отец, – они любят, когда их заставляют смеяться».
– Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию? Только на обед?
– Почему бы и нет? Только на обед.
Раус взял свой бокал и занял место напротив.
– Том Раус, – представился он.
– Моника Браун, – ответила она.
Они разговорились. Последовал обычный обмен малозначащими фразами. Раус объяснил, что он написал книгу, которая пользуется успехом, а теперь собирает материал для следующего романа, где речь пойдет о сложной политической обстановке на Среднем Востоке и в странах Средиземноморья. Он решил завершить свою поездку по восточному Средиземноморью кратким отдыхом в этом отеле, который ему рекомендовали друзья, они сказали, что здесь отличная кухня и очень спокойная обстановка.
– А вы? – спросил Раус.
– Не могу похвастаться ничем столь же интересным. Я занимаюсь коневодством. Я купила трех чистокровных жеребцов. Чтобы оформить все документы для их отправки в Англию, требуется время. Вот я и… – она пожала плечами, – убиваю здесь время. Я решила, что ждать здесь будет приятнее, чем мучиться без дела в порту.
– Жеребцов? На Кипре? – переспросил Раус.
– Нет, в Сирии. В Хаме была ярмарка первогодков. Чистокровных арабских скакунов. Вы знаете, что все британские скаковые лошади в конце концов являются потомками всего лишь трех арабских скакунов?
– Только трех? Нет, я не знал.
Моника оказалась фанатиком лошадей. Раус узнал, что она замужем за майором Эриком Брауном, который намного старше ее. В Ашфорде у них есть конный завод. Моника родилась в Кентукки, там она научилась коневодству, узнала о скачках. Раус смутно помнил Ашфорд – небольшой городишко в Кенте, на полпути от Лондона до Довера.
Подали запеченную на углях восхитительную форель, а к ней – сухое белое вино из долины Маратасса. Тем временем в баре, располагавшемся в отеле, прямо за той дверью, что вела на террасу, появились трое мужчин.
– Сколько вам придется ждать? – спросил Раус. – Я имею в виду – ваших жеребцов.
– Надеюсь, теперь недолго. Их должны привезти со дня на день. Меня они беспокоят. Возможно, мне нужно было остаться с ними в Сирии. Они ужасно возбудимы. И плохо переносят дорогу. Но мой агент по отправке – очень опытный человек. Он позвонит мне, когда их привезут, дальше я поеду с ними сама.
Мужчины в баре допили виски, и официант показал им свободный столик на террасе. До ушей Рауса донесся знакомый акцент. Недрогнувшей рукой он донес вилку с куском форели до рта.
– Скажи своему человеку, чтобы он принес каждому еще того же, – проворчал один из троих.
На противоположном склоне долины Дэнни вполголоса позвал:
– Босс!
Маккриди моментально вскочил на ноги и подошел к щели в каменной кладке. Дэнни протянул ему бинокль и отошел на шаг в сторону. Маккриди настроил бинокль по своим глазам и тяжело вздохнул.
– Вот и они, – сказал он и отдал бинокль Дэнни. – Не сводите с них глаз. Я с Марксом поеду к отелю. Билл, поедете со мной.
Стало так темно, что они могли идти не скрываясь. С другой стороны долины их не могли заметить.
На террасе все внимание Рауса было сосредоточено на Монике Браун. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы он узнал все, что ему нужно было узнать. С двумя ирландцами он прежде не сталкивался, а третьим – и определенно старшим в банде – был Кевин Маони.
Раус и Моника Браун отказались от десерта и заказали кофе, с которым подали мелкие засахаренные фрукты. Моника покачала головой.
– Это вредно для фигуры, очень вредно, – сказала она.
– Но вам фрукты никак не могут повредить, потому что у вас просто потрясающая фигура, – заметил Раус.
Моника со смехом отмахнулась, но приняла комплимент не без удовольствия. Она, нагнувшись, подалась вперед, и в свете свечей Раус бросил мимолетный, но одурманивший его взгляд на желобок, разделявший ее полные груди.
– Вы знаете этих мужчин? – серьезным тоном спросила она.
– Нет, вижу их в первый раз, – ответил Раус.
– Один из них не сводит с вас глаз.
Раус не хотел поворачиваться и смотреть на ирландцев, но после такого замечания Моники показное безразличие могло бы вызвать подозрение. На британца были устремлены темные глаза Кевина Маони. Когда Раус повернулся, ирландец не стал отводить глаз. Их взгляды встретились. Раус прочел во взгляде Маони удивление и беспокойство, словно тот понял, что видел Рауса прежде, но не мог вспомнить, где и когда. Раус отвернулся.
– Нет. Я их точно никогда не видел.
– Значит, они очень плохо воспитаны.
– Вы уловили их акцент? – спросил Раус.
– Ирландский, – ответила Моника. – Точнее, североирландский.
– Где вы научились различать ирландские акценты? – спросил Раус.
– На скачках, разумеется. Там всегда полно ирландцев. А теперь, Том, мне было приятно с вами посидеть, но, если вы не возражаете, мне пора спать.
Моника встала. Раус тоже поднялся. Его смутные подозрения улеглись.
– Согласен, – сказал он. – Обед был чудесным. Надеюсь, мы сидели за одним столом не последний раз.
Напрасно Раус ждал какого-либо намека на просьбу проводить ее до номера. Монике было тридцать с небольшим, она была самостоятельной и неглупой женщиной. Если бы у нее возникло такое желание, она бы дала понять ему. Если же нет, то глупо портить вечер. На прощанье Моника улыбнулась Раусу и ушла. Раус заказал еще чашку кофе, отвернулся от тройки ирландцев и снова стал смотреть на черные холмы. Вскоре по звукам он понял, что ирландцы опять ушли в бар, поближе к своему любимому виски.
– Я же говорил вам, что здесь просто великолепно, – произнес низкий голос за спиной Рауса.
Хаким аль-Мансур, как всегда, безупречно одетый, занял свободный стул за столиком Рауса и жестом приказал официанту принести ему кофе.
На противоположном склоне долины Дэнни опустил бинокль и тревожно пробормотал несколько слов в микрофон радиопередатчика. Сообщение Дэнни принял Маккриди. Он сидел в «форде-Орионе», который поставил рядом с главным входом в отель «Аполлония». Маккриди не видел ливийца, но ведь тот мог приехать много часов назад.
– Немедленно сообщайте мне обо всех изменениях, – сказал он Дэнни.
– В самом деле говорили, мистер Азиз, – спокойно отозвался Раус. – И вы были правы. Но если вы хотели побеседовать со мной, почему вы выдворили меня из Ливии?
– О, прошу вас, не выдворил, – протянул аль-Мансур. – Всего лишь отказал в разрешении на въезд. И причина моего отказа в том, что я хотел побеседовать с вами в такой обстановке, где нам никто бы не помешал. Даже на моей родине существуют неизбежные формальности, нужно составлять рапорты, удовлетворять любопытство вышестоящих персон. Здесь же… ничего, кроме спокойствия и мира.