– О да, помню. Он попал в беду?
– Да, фрейлейн, в большую беду. Он здесь, недалеко. Он пришел от меня, с заданием. Он заболел, заболел психически. Глубокий нервный срыв. Он прячется где-то неподалеку. Ему нужна помощь.
– Полиция и все эти солдаты пришли за Бруно?
– Да. Если я найду его первым, возможно, мне удастся ему помочь. Вовремя его увести.
– Почему вы пришли ко мне?
– У него есть сестра, которая живет в Лондоне. Она сказала, что он очень мало рассказывал о годах жизни в эвакуации. Лишь обмолвился, что ему было очень плохо и что его единственным другом была школьная учительница фрейлейн Нойманн.
Она немного покачалась в кресле.
– Бедный Бруно, – сказала она, – бедный, перепуганный Бруно. Он всегда чего-нибудь боялся. Криков, ударов, боли.
– Почему он всего боялся, фрейлейн Нойманн?
– Он был из гамбургской семьи социал-демократов. Его отец погиб во время бомбежки, но, должно быть, дома позволял себе нелестно высказываться о Гитлере. Бруно поселили не в городе, а у фермера, жестокого человека, который к тому же был пьяницей и ревностным нацистом. Наверно, однажды Бруно повторил какие-то слова своего отца. Фермер жестоко высек его ремнем. Потом он стал избивать мальчика регулярно. Бруно много раз убегал и прятался.
– Где он прятался, фрейлейн, где?
– В сарае. Он мне как-то показывал. Однажды я пошла на ферму, хотела протестовать против жестокого обращения с ребенком. Тот сарай был на другом конце сенокосных угодий, далеко от дома и других строений. На сеновале Бруно устроил убежище. Он туда заползал и ждал, пока пьяный фермер не заснет.
– Где эта ферма?
– Поселок называется Марионхайн. Я думаю, там все осталось по-прежнему. Всего четыре фермы. Теперь все они коллективизированы. Поселок расположен между деревнями Обер-Грюнштедт и Нидер-Грюнштедт. Поезжайте по дороге на Эрфурт. В шести километрах от города свернете налево на проселочную дорогу. Там есть указатель. Раньше ферма называлась фермой Мюллера, но теперь все по-другому. Наверно, просто какой-нибудь номер. Но если ферма сохранилась, то ищите сарай в двухстах метрах от дома, на другой стороне луга. Думаете, вам удастся ему помочь?
Маккриди встал.
– Если он там, фрейлейн, я попытаюсь. Клянусь, я сделаю все возможное. Спасибо за помощь.
Он повернулся к двери.
– Вы сказали, что есть три причины, по которым вы решили, что я англичанин, но назвали только две.
– Ах, да. Вы одеты как сельскохозяйственный рабочий, но сказали, что приехали из Берлина. В Берлине нет ферм. Значит, вы шпион и работаете или на них… – она движением головы показала на окно, за которым прогрохотал еще один грузовик, – или на других.
– Я мог оказаться агентом Штази.
Фрейлейн Нойманн снова улыбнулась.
– Нет, мистер Англичанин. Я помню британских офицеров с 1945 года, они были здесь недолго, пока не пришли русские. Вы слишком хорошо воспитаны.
* * *
Проселочная дорога оказалась именно там, где и сказала фрейлейн Нойманн. Она вела влево от шоссе к богатым землям, расположенным между седьмой автомагистралью и автобаном Е40. Небольшая таблица гласила: Обер-Грюнштедт. Маккриди проехал еще километра полтора до развилки. Теперь слева от него лежала деревня Нидер-Грюнштедт. Маккриди видел, как люди в зеленой форме окружают деревню кольцом. И справа, и слева от Маккриди тянулись поля нескошенной кукурузы метра полтора высотой. Он почти лег грудью на руль велосипеда и покатил направо. Объехав Обер-Грюнштедт, он оказался на совсем узкой проселочной дорожке. Меньше чем в километре от себя он разглядел крыши сельских домов и сараев, построенных в тюрингском стиле: с крутыми скатами крыш, островерхими башенками и огромными воротами, в которые могла въехать груженая телега. Марионхайн.
Маккриди не хотел ехать через поселок. Там легко попасться на глаза местным жителям, которые сразу узнают в нем чужака. Он спрятал велосипед в кукурузе и осмотрелся. Справа одиноко стоял высокий сарай из кирпича и черных просмоленных бревен. Пригнувшись, Маккриди пошел по кукурузному полю к сараю. На горизонте появилась зеленая полоса; солдаты покидали Нидер-Грюнштедт.
* * *
Утром в тот день доктор Лотар Геррманн тоже работал. Ответ Фитцау из посольства ФРГ в Лондоне не продвинул расследование, и след исчезнувшего Бруно Моренца окончательно потерялся. Обычно доктор Геррманн по субботам не работал, но сейчас ему нужно было как-то отвлечься от неприятных мыслей. Накануне вечером он обедал с генеральным директором, и тот обед оказался нелегким испытанием.
Пока по делу об убийстве Ренаты Хаймендорф никто не был арестован. Больше того, полиция даже не объявила о розыске предполагаемого преступника. Когда дело доходило до двух пуль и отпечатков пальцев одного человека, полицейские будто натыкались на глухую стену.
Полиция конфиденциально допросила множество весьма уважаемых господ как из сектора частного бизнеса, так и из числа правительственных чиновников. Допросы завершились полным разочарованием. Каждый из этих господ как мог старался помочь полиции. Были сняты отпечатки пальцев, испытаны револьверы и пистолеты, проверены алиби. И в результате… ничего.
Генеральный директор выразил сожаление, но остался при своем мнении. Разведывательная служба достаточно долго ничем не помогала полиции. В понедельник утром он, генеральный директор, должен разговаривать с государственным секретарем, который на политическом уровне отвечал за работу западногерманской разведывательной службы. Это будет очень трудный разговор, и он, генеральный директор, был не в восторге. Отнюдь не в восторге.
Доктор Геррманн открыл толстую папку. В ней были расшифровки радиосообщений, перехваченных по другую сторону границы со среды до пятницы. Он обратил внимание на необычно большое число радиоперехватов. Похоже, в районе Йены у Народной полиции было много хлопот. Потом Геррманну бросилась в глаза фраза, оброненная в переговорах между патрульной машиной Народной полиции и йенским городским управлением: «Крупный мужчина, седой, с рейнландским акцентом…» Доктор Геррманн задумался. Это что-то ему напомнило.
Вошел помощник и положил на стол боссу еще одну бумагу. Уж если герр доктор решил работать в субботу утром, то пусть просмотрит и свежие сообщения. Бумага поступила из службы контрразведки. В ней сообщалось, что в аэропорту Ганновера наблюдательный оперативник контрразведки обратил внимание на мужчину, прибывшего из Лондона под фамилией Майтланд. Проявив должную бдительность, оперативник сверился со своими данными и передал информацию в кёльнскую штаб-квартиру. Из Кёльна сведения поступили в Пуллах. Мужчина, назвавшийся Майтландом, на самом деле оказался мистером Самьюэлом Маккриди.
Доктор Геррманн был озадачен. Нехорошо, когда один из ведущих сотрудников спецслужбы союзной державы тайно проникает в страну. Это оскорбительно для ФРГ и необычно. Если только… Доктор Геррманн еще раз просмотрел радиоперехваты из Йены и сообщение из Ганновера. «Какое мне дело», – подумал он. Но другая часть его разума возразила: это именно твое дело, черт тебя возьми. Доктор Геррманн поднял телефонную трубку и отдал несколько распоряжений.