Похитители красоты - читать онлайн книгу. Автор: Паскаль Брюкнер cтр.№ 40

Раймон забрал у меня ключи Элен и наведывался к ней в квартиру — он просматривал почту, прослушивал автоответчик, платил по счетам, подделывая ее подпись, чтобы никого не встревожило отсутствие хозяйки. От двухкомнатной квартиры в Марэ, которую сняла для меня Элен, он отказался и перевез мои вещи в комнату в XIX округе — я на всякий случай сохранил ее за собой. Он знал обо мне и о ней все, вплоть до группы крови и номера страхового полиса. Неделю за неделей я лелеял мечту о бегстве, перебирал в уме возможные способы вырвать Элен из лап этих монстров. Но квартира находилась на седьмом этаже, я был заперт на ключ и не мог ступить и шагу без моего надсмотрщика. Делать нечего, пришлось смириться — другого выхода не было.

Когда я выздоровел, Раймон объяснил, что от меня требовалось: помочь ему отыскать в Париже трех молодых женщин незаурядной внешности, достойных стать узницами «Сухоцвета». Я должен был сопровождать его в походах по барам, ресторанам, ночным дансингам и прочим местам, где тусуются красотки, а затем о самых привлекательных предстояло собрать сведения. Мы с ним выработали язык иносказаний: «женщины» у нас назывались «экземплярами», вместо «красота» надо было говорить «скверна».

Работенка была не из легких. В обеденный час мы с карликом выходили в город, вооружившись видеокамерой и фотоаппаратом — со стороны ни дать ни взять туристы, — и незаметно снимали встречавшиеся в толпе интересные лица. Раймон заносил в блокнот время, место, краткое описание очередной незнакомки — рост, цвет волос, во что одета, — а также предполагаемый возраст и род занятий. Если удавалось подслушать какие-то обрывки разговоров, он и их записывал. Затем в темной комнате проявлял пленки, показывал мне снимки: мол, как? А я не мог оценивать женщин, как скотину для клеймения. Фотографии возможных кандидаток слуга посылал хозяевам по электронной почте, те производили первичный отбор и возвращали нам снимки со своими пометками. Я так и видел, как два психа в снежной тюрьме, нацепив очки, придирчиво разглядывают каждый кадр, выставляют оценки, словно на экзамене, и ждут новой партии милашек, да побольше. Нам с Раймоном было также велено собрать более подробную информацию о кандидатках, допущенных ко второму туру.

Мне, домоседу, нелегко давался образ жизни охотника. Теперь я не принадлежал себе ни днем, ни ночью. С полудня мы шлялись по улицам, заходили в кафе в поисках все новых и новых мордашек, в общем, вели себя как двое уголовников, замысливших аферу. В одиннадцать вечера, после сытного ужина, Раймон извлекал меня из кресла, одевал, причесывал, сажал в такси — и швырял в пучину дансингов. Всю жизнь я ненавидел эти пристанища пошлости, гнезда разврата, где самцы и самки снюхиваются перед случкой. Каждый вечер я подвергался пытке толчеей и децибелами. Я входил в зал с опаской, как входят в холодную воду, я боялся рыка злобного зверя, который несся со всех сторон, будто рычали стены, задыхался от испарений разгоряченных тел. При виде маячивших у дверей вышибал мне хотелось спрятаться, это было унизительно, а когда густо накрашенные девицы в чересчур коротких юбчонках зазывно улыбались мне, у меня тряслись поджилки. Я пятился к выходу, но не тут-то было — Раймон подталкивал меня сзади, заставляя войти.

— Танцуйте, — командовал он, — держитесь непринужденнее. Вы на работе.

И буквально выпихивал меня в круг танцующих. Днем мы с ним репетировали какие-то па под рэп или техно, пытались копировать видеоклипы, которые показывали по телевизору, но все без толку, танцор из меня никакой. Среди всех этих распаленных самцов и лукавых самочек еще и двигаться под музыку — ну просто мука мученическая. Я не танцевал, а дрыгался, руки, ноги и прочее жили своей жизнью, согласия между ними не было и в помине. Главное, как внушал мне Раймон, не блистать, а участвовать, быть звеном в цепи, частицей огромного многоногого животного, которое топталось и пыхтело в раскаленной духоте. Хочешь не хочешь, приходилось влезать в шкуру этакого гуляки-увальня, неуклюжего и потому застенчивого, сливаться со средой, выглядеть своим и безобидным.

Когда я, напрыгавшись, валился с ног, Раймон утирал мне платком потное лицо, давал выпить стакан соку и отправлял обратно, как боксера на ринг. Я, бывало, протестовал: не проще ли дежурить у агентств по найму топ-моделей и выслеживать подходящих? У Раймона на это был всегда один ответ: именно в ночных клубах «экземпляры» — и женщины, и мужчины — выставляют себя напоказ, стало быть, здесь и надо за ними охотиться. Обычно он-де выполнял эту работу на пару с хозяйкой. На самом же деле, как я потом узнал, все эти ночные вылазки были совершенно ни к чему. Он просто должен был постоянно меня чем-то занимать, все равно чем — таков был приказ.

Однако мне ничего не оставалось, как околачиваться в увеселительных заведениях, где мне совсем не было весело, и поневоле якшаться с ночным сбродом. Энергичность этих молокососов, накачанных всевозможной дрянью, выматывала меня. Я был слишком стар для них — смолоду слишком стар. Юность — это ведь определенный ритм, а мне не удавалось попасть в него и в двадцать лет. Что касается шашней — тут на меня можно было положиться, все равно как на евнуха, я ведь уже говорил, насколько мне это не нужно, так что у меня и в мыслях не было поживиться «на работе». Завсегдатаи, заметив, что я не ходок, покровительствовали мне, вводили, так сказать, в курс: ведь для этих зубоскалов и отменных танцоров, всегда готовых к подвигам и наглостью компенсирующих нехватку обаяния, любовные похождения не имеют цены, если нет свидетеля, который раззвонил бы о них всему свету. Им нужен летописец, певец — сиречь я, — чтобы прославлять повсюду их доблести. Сам-то я — ноль без палочки, тем и был им симпатичен. Так что мне открывали душу охотнее, чем кому бы то ни было. Со мной у прожигателей жизни развязывались языки, и я скоро узнал всю подноготную околачивавшихся в дансингах девиц. Пока громыхала музыка и ряды юных хлыщей, движимых примитивным инстинктом самцов, смыкались вокруг танцевальной площадки — точь-в-точь грифы в ожидании добычи, — мои охочие до клубнички осведомители выкладывали скабрезные подробности обо всех, начиная с непременной местной знаменитости, какой-нибудь актриски, певички или фотомодели, и я с содроганием узнавал, что она, когда кончает, надувает щеки, будто хочет подуть на горячий суп.

Мне это скопище юных и безмозглых хищников, пиратов, рыщущих за свежатинкой, было отвратительно; зато благодаря их фанфаронству я получал массу сведений, полезных для наших поисков. Только поэтому я продолжал через силу заигрывать со светской шушерой. После того как мы отбирали три-четыре лучших «экземпляра», Раймон, выдавая себя за фотографа, находил случай сделать несколько снимков. Подозрений это не вызывало: всегда есть тысяча поводов щелкнуть красивую женщину. Затем мне поручалась слежка за каждой, я должен был узнать ее адрес, телефон, выяснить наличие родни, жениха или любовника. Часами, замерзая до костей, я хоронился в подворотнях или темных дворах, дрожа как заяц: вдруг какой-нибудь прохожий заинтересуется, что это я здесь делаю, и тогда не миновать трепки. Работа была не столько тяжелая, сколько однообразная, и этим особенно утомляла. Сыщиком я был неважным и не мог понять, какой Стейнерам от меня прок. То немногое, что мне удавалось разнюхать за день, никак не окупало часов ожидания и бездействия. А иногда вдобавок приходилось мокнуть под дождем; меня всего трясло, и я мысленно взывал к Элен, заклиная ее простить меня, не забывать. Я то и дело простужался на своих наблюдательных постах, хлюпал носом и постоянно думал о ней, о той, что обеспечила мне райскую жизнь, а я — я предал ее. Возвращался я после слежки грязный, измочаленный, был сам себе противен в навязанной мне роли — роли загонщика на охоте за ни в чем не повинными жертвами, которых хотят изуродовать. Только мысль о том, что я все это делаю, чтобы воссоединиться с Элен, подбадривала меня. И я, сутулясь от холода, терпеливо ждал конца моего рабства.