– Через пару месяцев. Можешь меня поздравить. Вчера мы
подали заявление. Шестнадцатого сентября состоится бракосочетание.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я тебя поздравляю.
– Ну ладно. Все остальное обговорим при встрече.
Как только в трубке послышались короткие гудки, я швырнула
ее на пол, налила себе виски, плюхнулась в огромное белоснежное кресло и
закурила.
Интересно, о чем мой братец собрался говорить со мной при
встрече?! Об этом огромном доме, который больше похож на замок или самый
настоящий сказочный дворец, о моем так называемом отце или об этом проклятом
завещании, которое он оставил?! Через два месяца мой дорогой братик женится, а
это значит, что появится еще один претендент на наследство. Два месяца… Два месяца
на то, чтобы единственным претендентом на отцово наследство осталась я… Я
заслужила этот роскошный дом, эту умопомрачительную обстановку… Я выстрадала
все это и имею на это полное право.
Я пошла в каминный зал и тупо остановилась перед фотографией
отца, висевшей над камином. Потом сняла ее и внимательно всмотрелась в это до
боли знакомое лицо. В камине еще горел огонь. Сев на корточки, я стала отрывать
маленькие кусочки картона и кидала их в огонь. Когда фотография полностью
сгорела, я нехорошо улыбнулась, зажгла свечки и с подсвечником в руках стала
бродить по дому.
Наверное, обычный человек чокнулся бы, попав в этот дом с
его огромными, погруженными в темноту комнатами. Может быть, потому, что я
сова, я боюсь света – в солнечные дни чувствую себя особенно уязвимой и
незащищенной. То ли дело, когда темно! Я раба ночи и ее преданное дитя. На моих
окнах рольставни. Я практически их не открываю. Не пользуюсь и выключателями:
ненавижу яркие люстры, которые обожал мой отец и навешал их по несколько в каждой
комнате. Я всегда передвигаюсь по дому с подсвечником и люблю запах догорающей
свечи. Каждый месяц отец уезжал в командировку, и тогда весь дом погружался в
беспросветную темноту… Но он возвращался, открывались жалюзи, горел свет,
работал телевизор, играла музыка… В те дни, когда он был дома, я становилась
мрачной, чувствовала себя ужасно подавленной и глубоко несчастной. Он снова
уезжал, я брала подсвечник и погружалась в свой собственный мир, понятный
только мне одной.
Раздался телефонный звонок, от неожиданности я вздрогнула.
Наверняка опять брат. Да какой он мне, к черту, брат! Так, человек, с которым
прошло мое унылое, беспросветное детство!
Я сняла трубку и затаила дыхание.
– Женечка, здравствуй. Это дядя Игорь тебя беспокоит.
– Здравствуйте, – буркнула я и напряглась как струна. Звонил
один из многочисленных знакомых отца. Я никогда не любила его знакомых…
Наверное, это оттого, что очень сильно не любила отца.
– Женечка, через час к тебе подъедет один из моих доверенных
людей. Дело в том, что твой отец не успел мне передать очень важные для меня
бумаги… Я заплатил за них твоему отцу приличные деньги, но так и не получил…
– Но ведь он скоропостижно умер…
– В том-то и дело. В общем, к тебе приедет мой человек. Ты
ему отдашь папки. Ты же знаешь, я принял довольно активное участие в похоронах,
внес посильный вклад…
– Но я не знаю, какие бумаги вам нужны. Я вообще ни разу не
заходила в кабинет после смерти отца. Там, наверное, целые горы бумаг.
– Мне нужны бумаги по делу Чичерина. Там должна быть такая
тоненькая серая папочка. У тебя еще целый час. Зайди в кабинет, поищи. Будь
умницей и сделай то, о чем я тебя прошу. Если не сможешь найти сама, тебе
поможет мой человек.
– Хорошо, – вздохнула я и слегка прикусила губу.
Взяв подсвечник, поднялась по старой дубовой лестнице на
второй этаж. Посветив на висящую на каменной стене картину, я ухмыльнулась. Эту
картину нарисовала я. На ней был мой отец. Вернее, о том, что это отец, знала
только я одна. Черное, мрачное, трехголовое чудовище со звериным оскалом и
длинным торчащим пенисом… В эту картину я вложила всю свою ненависть, которая
накипела во мне за многие годы. Я подарила ее отцу в день его рождения и сказала,
что написала ее от души. Отец пришел в дикий восторг и повесил над центральной
лестницей. Он так и не понял, что это он. Он думал, что это злобное существо –
плод моего воображения, моей фантазии, моего безумия. После смерти отца я
уничтожила все его фотографии. Сегодня – последнюю. Оставила только этот
портрет.
– Здравствуй, папа, – подмигнула я чудовищу и провела
ладонью по холсту.
Чудовище представляло собой самое настоящее исчадие ада и
смотрело на меня холодными глазами. Полюбовавшись на свой шедевр, я вошла в
кабинет. Отец не любил, чтобы я отвлекала его от работы, и никогда не впускал
меня сюда. Его кабинет, где он пропадал сутками, много курил, думал, делал
важные звонки, и моя мастерская, заставленная мольбертами, банками с краской и
множеством безумных картин, находились совсем рядом. В мастерской прошло мое
детство, моя юность. Это был мой мир, понятный только мне. Дни напролет
переводила я здесь на полотна мое безумие. Я тихонько толкнула дверь кабинета.
Она легко открылась. Старинный письменный стол был завален бумагами. Я
принялась за дело. Перебрав гору папок, фотографий, каких-то записок, поняла,
что документов о Чичерине нет…
Я подошла к шкафам. Боже мой, сколько барахла! Когда я стану
полноправной хозяйкой, вытащу весь этот хлам на улицу и разожгу самый настоящий
костер. Я буду плакать и смеяться, глядя, как жарится этот ненужный хлам. Вот
так. Столько лет жизни отец собирал все эти листочки, аккуратно подшивал их в
папки, не разрешал к ним даже прикасаться. А я просто взяла и сожгла… Даже не
знаю, сколько времени я провозилась в кабинете. Прервал мои поиски звонок в
дверь. Открыв ее, я сморщилась от дневного света и смахнула выступившие слезы.
Проклятая светобоязнь… Дойдя до массивного каменного забора, посмотрела в
глазок и увидела молодого мужчину. Он был довольно симпатичен, аккуратно выбрит
и создавал впечатление преуспевающего человека. Почувствовав, что кто-то
подошел к глазку, он представился:
– Я от Игоря Николаевича. Мне нужно забрать папку с
документами по делу Чичерина.
Открыв железную калитку, я постаралась выдавить улыбку:
– Я просмотрела черт знает сколько папок, но папки с
фамилией Чичерин нигде нет.
– Предоставьте это мне. Я могу пройти в дом?
– Да, конечно.
Я закрыла калитку и последовала за ним. Дойдя до входной
двери, молодой человек резко остановился и посмотрел на меня ничего не
понимающим взглядом:
– Там беспросветная темень…
– Не обращайте внимания. У меня есть свечи.