Грань риска - читать онлайн книгу. Автор: Робин Кук cтр.№ 13

— А мне всего несколько минут идти пешком, — сказал Эдвард.

— Тогда мы вас покидаем, — заявил Стентон.

Договорившись с Эдвардом о следующей встрече, Стентон взял Кэндис под руку, и они пошли к машине, стоявшей на Холиок-стрит.

— Я провожу вас до метро? — спросил Эдвард.

— Буду очень рада, — ответила Ким.

Идя рядом с Эдвардом, Ким чувствовала, что он хочет что-то сказать. Когда они дошли до угла, он заговорил.

— Это был такой приятный вечер, — произнес он, споткнувшись на звуке «п». — Он снова слегка заикался. — Может, мы прогуляемся по Гарвард-сквер, прежде чем вы поедете домой?

— С удовольствием, — ответила Ким. — Это будет чудесно.

Рука об руку они пошли по направлению к тому сложному переплетению Массачусетс-авеню, Гарвард-стрит и еще нескольких улиц, которое называлось Гарвардской площадью. Назвать это пространство площадью можно было лишь с большой натяжкой — это было нагромождение причудливо изогнутых фасадов, обрамлявших разнообразные по форме открытые пространства. Теплыми летними ночами площадь преображалась и становилась похожа на средневековую ярмарку, по которой бродили жонглеры, музыканты, поэты, фокусники и акробаты.

Стояла мягкая теплая ночь, воздух был шелковистым, казалось, его можно пощупать руками. Высоко в небе носились, весело чирикая, козодои. Несмотря на зарево от многочисленных огней, освещавших площадь, в темном небе можно было разглядеть несколько звезд. Ким и Эдвард прошли по площади, задерживаясь на несколько минут около выступавших там бродячих артистов. У обоих после вечера остался неприятный осадок, но теперь им было хорошо вдвоем.

— Я очень рада, что вырвалась сегодня из дома, — призналась Ким.

— Я тоже, — поддержал ее Эдвард.

Они присели на низенький каменный бордюр. Слева от них какая-то женщина пела печальную балладу, справа группа темпераментных перуанских индейцев играла на свирелях туземные мелодии.

— У Стентона своеобразный характер, — сказала Ким.

— Я не знаю, — отозвался Эдвард, — кто из нас был больше смущен тем, как он себя вел, — вы или я.

Ким рассмеялась. Она чувствовала себя одинаково неловко и когда Стентон произносил тост в ее честь, и когда он произносил тост в честь Эдварда.

— В Стентоне поражает то, что он откровенно манипулирует людьми, но одновременно бывает мил и обаятелен, — проговорила Ким.

— Очень любопытно, как он ухитряется с этим справляться, — согласился Эдвард. — Я бы не смог научиться этому и за миллион лет. Кстати, я всегда был полной противоположностью Стентона. Я страшно ему завидовал и мечтал стать хотя бы наполовину таким напористым, как он. Но я всегда отличался застенчивостью, а временами становился занудным педантом, который теряется на людях.

— Со мной то же самое, — призналась Ким. — Я всегда хотела быть более уверенной в себе, общаясь с людьми. Но так и не смогла. Сколько я себя помню, с самого детства была очень робкой. Когда попадаю в малознакомую компанию, никогда не могу вовремя найти нужные слова для ответа. Через пять минут я знаю, что надо сказать, но бывает уже поздно открывать рот.

— Как сказал Стентон, мы — два сапога пара, — произнес Эдвард. — Вся беда заключается в том, что Стентон прекрасно знает нашу слабость и точно знает, чем можно зацепить нас за живое. Я просто тихо умирал каждый раз, когда он нес чушь насчет того, что мне давно пора дать Нобелевскую премию.

— От имени нашей семьи я приношу вам искренние извинения, — сказала Ким. — Но, по крайней мере, Стентон делает все это не со зла.

— Кем он вам приходится? — спросил Эдвард.

— Он мой двоюродный брат, — ответила Ким. — Моя мать — родная сестра отца Стентона.

— В свою очередь, я тоже должен извиниться, — продолжал Эдвард. — Мне не следует плохо отзываться о Стентоне. Мы вместе учились на медицинском факультете. Я помогал ему в лаборатории, а он мне — на вечеринках. Мы с ним прекрасно дополняли друг друга, с тех пор и дружим.

— Как получилось, что при такой дружбе он не втянул вас в свои предпринимательские дела? — спросила Ким.

— Я никогда не интересовался этим, — ответил Эдвард. — Я обожаю академическую обстановку, познание ради самого познания. Это не значит, что я против прикладной науки, нет. Но прикладные вещи не требуют такой самоотверженности. В некоторых отношениях наука и промышленность взирают друг на друга с опаской. Особенно это касается необходимости соблюдать секретность в прикладных научных изысканиях в интересах промышленных компаний. Свободное общение — это живая кровь науки, секретность — отрава для нее.

— Стентон говорит, что может сделать вас миллионером, — проговорила Ким.

Эдвард рассмеялся:

— Ну и как это отразится на моей жизни? Я и так делаю то, что хочу: провожу научные исследования и обучаю студентов. Если в мою жизнь впрыснуть миллион долларов, то в ней начнутся всякие сложности и отклонения. Я счастлив тем, что у меня есть.

— Я пыталась внушить эту мысль Стентону, — сообщила Ким. — Но он не захотел меня слушать. Он такой твердолобый…

— Однако он очень мил и обаятелен, — возразил Эдвард. — Конечно, он преувеличивал, когда говорил обо мне в своем нескончаемом тосте. Но вы? Ваша семья действительно поселилась в Америке в семнадцатом веке?

— Да, это на самом деле так, — ответила Ким.

— Это зачаровывает, — признал Эдвард, — и впечатляет. Я был бы счастлив проследить свою генеалогию хотя бы на пару поколений, да и то думаю, что ничего хорошего я бы там не нашел.

— Мне кажется, способность получить, несмотря ни на что, образование и сделать блестящую карьеру впечатляет еще больше, — сказала Ким. — Вы всего добились сами. Я же просто по рождению Стюарт. Это не потребовало от меня никаких усилий.

— А то, что касается истории о салемском колдовстве? — спросил Эдвард. — Это тоже правда?

— Да, — ответила Ким. — Но мне не хотелось бы об этом говорить.

— Простите. — Эдвард снова начал заикаться. — Пожалуйста, извините меня. Я не понимаю, почему для вас это так важно, но мне не следовало задавать вам подобный вопрос.

Ким покачала головой.

— Простите и меня, что я причинила вам неудобство. Я думаю, что принимать на себя ответственность за салемское колдовство — глупость с моей стороны, и, честно говоря, я даже не понимаю, почему испытываю неловкость, когда поднимается эта тема. Наверное, в этом виновата моя мать. Она с детства вдолбила мне в голову, что об этом неудобно говорить. Она думает о том эпизоде как о пятне позора на репутации семьи.

— Но это же было больше трехсот лет назад, — поразился Эдвард.

— Вы правы. — Ким пожала плечами. — Это бессмысленно.

— А что вы знаете об этом деле? — спросил Эдвард.

— Я знаю только суть дела, как мне кажется, — ответила Ким. — Столько же, сколько любой американец.