— Я же сказал «потом», — прошипел он сквозь стиснутые зубы. Он пылал негодованием. Как она посмела перечить ему?!
Ким отступила назад и споткнулась о низкую скамейку. Взмахнув руками в поисках опоры, она столкнула на пол колбу, стоявшую на столе. Звон разбивающегося стекла ударил по ее и без того взвинченным нервам. Она растерялась.
Оцепенев, Ким наблюдала за поведением Эдварда, стараясь понять, что он сделает дальше. Он опять был на грани потери контроля над собой, как тогда, в Кембридже, когда швырнул бокал в камин. Она подумала, что в лаборатории что-то произошло, и произошло совсем недавно. Это что-то вызвало раздоры между членами группы. Что бы ни случилось, но, видимо, это до предела взвинтило нервы всем, особенно Эдварду.
Первой реакцией Ким была жалость к Эдварду. Она же знала, как много приходится ему работать. Но она вовремя остановила себя. Ким поняла, что такие мысли непременно возродят ее старые привычки. Она заставила себя вспомнить о предостережении Элизабет. Хотя бы раз она должна постоять за себя и подумать о своих нуждах и о своей пользе.
В то же время Ким понимала, что надо трезво оценивать ситуацию. Она знала, что ничего не добьется, если будет и дальше провоцировать Эдварда. Его поведение ясно давало понять, что сейчас он просто не способен, в силу своего настроения, обсуждать их дальнейшие отношения.
— Прости, что я оторвала тебя от дела, — продолжала Ким, когда убедилась, что Эдвард в какой-то степени вновь овладел своими эмоциями. — Теперь я понимаю, что пришла не вовремя. Я буду в коттедже. Мне действительно надо серьезно с тобой поговорить. Так что как только освободишься, приходи.
Ким повернулась и, сопровождаемая его злым взглядом, пошла к выходу. Пройдя несколько шагов, она остановилась и вернулась.
— Сегодня я выяснила нечто, о чем и ты должен знать, — сказала Ким. — У меня есть основания полагать, что «ультра» обладает тератогенным действием.
— Мы испытаем препарат на беременных мышах и крысах, — мрачно ответил Эдвард. — А пока у нас есть более важные проблемы.
Тут Ким заметила, что на левой стороне головы Эдварда сорвана кожа. На его руках были такие же порезы, какие она видела у Курта.
Ким непроизвольно шагнула вперед и стала рассматривать рану на голове.
— Ты сильно поранился, — заметила она.
— Ничего страшного. — Эдвард оттолкнул ее руку. Он отвернулся, сходил за креслом, поставил его на место, сел за компьютер и продолжил работу, перестав обращать внимание на Ким.
Ким вышла из лаборатории, совершенно потрясенная результатами своего визита. Поведение и настроение Эдварда были непредсказуемы. Выйдя на улицу, она увидела, что уже сильно стемнело. Ветер стих. Листья на деревьях были совершенно неподвижны. Только птицы как сумасшедшие метались у самой земли в поисках укрытия от надвигавшейся грозы.
Ким поспешила к машине. Посмотрев на зловещие тучи, она увидела сверкавшие в отдалении молнии. Грома пока не было слышно. Чтобы доехать до коттеджа, Ким пришлось включить ближний свет.
Приехав домой, Ким первым делом отправилась в гостиную. Она по-новому взглянула на портрет Элизабет, преисполнившись симпатией, восхищением и благодарностью. Глядя в течение нескольких минут на это сильное, невероятно женственное лицо с ярко-зелеными глазами, Ким начала успокаиваться. Образ прапрабабушки вселил в нее силу и решимость. Ким поняла, что, несмотря на неудачу в лаборатории, она никогда больше не станет прежней пассивной и податливой женщиной. Она обязательно дождется Эдварда и поговорит с ним обо всем.
Оторвавшись от портрета, Ким обошла коттедж, их общее с Элизабет владение. Ее недавнего одиночества как не бывало. Она не могла удержаться от мысли о том, как хорошо могло быть здесь, в этом романтическом доме, окажись на месте Эдварда Киннард.
Стоя посреди столовой, Ким печально подумала о том, насколько редко использовался по прямому назначению обеденный стол. А ведь во времена Элизабет здесь была кухня. Весь сентябрь полетел псу под хвост. Ким ругала себя за то, что позволила Эдварду увлечь себя авантюрой с этим проклятым лекарством.
Охваченная внезапной вспышкой гнева, Ким сделала еще один шаг вперед. Впервые она призналась себе в том, что ей отвратительна пробудившаяся в Эдварде жадность, так же как его истинное лицо, с которого «ультра» сорвал личину. Она всегда считала, что не может быть лекарственного самопознания, лекарственной напористости и настойчивости и лекарственного счастья. Все это фальшь. Концепция косметической психофармакологии вызывала у нее тошноту.
Разобравшись со своими истинными чувствами к Эдварду, она вновь стала думать о Киннарде. Теперь, когда с глаз ее спала пелена, она поняла, что должна взять на себя часть вины за возникшие в их отношениях трудности. С той же беспощадностью, которую она проявила к жадности и алчности Эдварда, она обвинила себя в том, что, боясь быть отвергнутой, совершенно неправильно отнеслась к мальчишеским увлечениям Киннарда.
Ким глубоко вздохнула. Она была физически и морально измотана. В то же время она никогда еще не чувствовала такого внутреннего спокойствия и умиротворения. Впервые на протяжении последних нескольких месяцев она не ощущала смутного грызущего чувства тревоги и беспокойства, которые донимали ее все это время. Она прекрасно понимала, что ее жизнь устроена плохо, и теперь знала, что ее надо изменить, и знала, что именно она собирается менять.
Ким долго и с удовольствием принимала ванну. Она не могла позволить себе такой роскоши уже несколько месяцев. После ванны она надела свободный спортивный костюм и принялась готовить ужин.
После еды она подошла к окну и некоторое время смотрела на здание лаборатории. Интересно, о чем думает сейчас Эдвард и когда она сегодня его увидит?
Ким отвела взгляд от лаборатории и стала рассматривать черные силуэты деревьев. Они были неподвижны, словно их вмуровали в стекло. По-прежнему на улице не было ни ветерка. Гроза, явно надвигавшаяся в тот момент, когда Ким вернулась в имение, застряла где-то на западе. Но тут Ким увидела направленную к земле стремительно развернувшуюся, прихотливо изломанную молнию. На этот раз она услышала отдаленные раскаты грома.
Вернувшись в гостиную, Ким снова посмотрела на портрет Элизабет и подумала о выкинутом ею страшном монстре, который плавал сейчас в банке с формалином. Она вновь содрогнулась от отвращения. Неудивительно, что в те времена люди верили в колдовство, магию и ведьм. Ведь у них не было других объяснений для подобных кошмаров.
Подойдя поближе к полотну, Ким принялась изучать черты лица Элизабет. Упорство этой женщины проглядывало в линии нижней челюсти, в форме губ, в прямом бесстрашном взгляде. Ким стало интересно, являлась ли эта черта следствием темперамента или глубинного характера, была ли она такой от рождения, или ее научила жизнь, было ли это ее естеством, или так воспитали ее отец и муж.
Ким подумала о той напористости и настойчивости, которые, как она надеялась, она приобрела благодаря примеру Элизабет, и тут ее охватили сомнения, надолго ли хватит у нее решимости поддерживать в себе твердость духа. То, что она решилась пойти сегодня в лабораторию, это только начало трудного и тернистого пути. Во всяком случае, еще вчера она была бы не способна даже на этот первый шаг.