– А то! Ухожу я! Вы в курсе, что Добряк через порог этого
дома вообще отказывается переступать? Наотрез! Я его за загривок волоку, а этот
теленок рычит или ложится! Да и не могу я эти вопли слушать!
– Чьи вопли? Добряка?
– Ау, таксопарк! Какого Добряка? Прасковьи! Каждый вечер как
по часам! Вначале подвывает, потом в голос, по полу катается, а, когда сил уже
нет, хлюп-хлюп! И лежит как мертвая. Затем шевелиться начинает, Ромасюсик ее
поднимает, и все вроде в порядке. Но с того момента, как подвывать начнет, и
пока сама с пола не встанет, – не суйся! Зигя вчера к ней подошел – он же как
теленок глупый, так она его ножом в ногу ударила!.. Еле у нее нож вырвала!
Шипит, кусается!
– Взяла бы Прасковью в залаз? – криво улыбаясь, спросил
Арей.
Варвара замотала головой.
– Издеваетесь? Да не в жись!
– А чем она отличается от того гения, который швырял горящие
покрышки и чуть вас не прибил? – поинтересовался Арей.
Он-то сам знал, но ему любопытно было проверить, насколько
верно его дочь чувствует психологические оттенки.
– Ну не знаю… Че я вам, гадалка? – протянула Варвара. – У
Антона у того просто… типа… ну руки беспокойные. Видит пожарную лестницу – надо
влезть и кому-нибудь в окно заорать. Видит бутылку – надо об асфальт грохнуть.
С ним по улице топать опасно. В окно «Мерседеса» крысу расплющенную кинет и
сматывается, а нас залавливают. Так мы что делали? Когда с ним идем, навалим
ему в рюкзак так, чтоб лямки отрывались. В руки баллон сварочный сунем – он
идет себе прекрасненько и не отвлекается.
– А Прасковья?
Варвара качнула пальцем единственную лампочку, свисавшую на
голом проводе.
– Ну этой-то баллона сварочного не дашь. У нее точно червяк
в башке сидит. То она нормальная, а когда он ворочаться начинает – сразу
ненормальная. Не, боюсь я ее! Будет она так в залазе корчиться, и что? Ломиком
по башке, на плечо и с собой тащить? Лучше я ее там совсем похороню!
Арей внимательно наблюдал за Варварой. «А ведь потащила бы»,
– безошибочно понял он, не зная, нравится ему это или нет.
– Может, она из-за синьора помидора? Большая неразделенная
любовь? – с иронией поинтересовался мечник.
– Да не, – ответила Варвара убежденно. – Когда человек руки
до крови зубами грызет, и ногти об стены ломает, и об пол бьется – и при этом
утверждает, что это от любви, это все конкретная лажа. Тут он или себе врет,
или вам врет, или что-то другое.
– Что?
– Это что, допрос?
– Да, – согласился Арей. – Допрос.
Варвара хмыкнула.
– Ну, валяйте! Она сегодня снова начала кататься – так Пуфсу
надоело. Я смотрю из другой комнаты, в щель. Этот карлик кривоногий подходит,
засовывает ей в спину руку по локоть и чего-то там поправляет. Потом
раздраженно толкает ее ногой, как падаль, и учапывает. А Ромасюсик стоит и
смотрит в потолок: «Я ничего не вижу, и меня тут нету!»
Арей с тревогой оглянулся. На глухой стене качалась тень от
шнура. Он встал и остановил лампочку.
– Не говори Пуфсу, что ты это видела. И вообще… хм… держись
от него подальше, – посоветовал он.
Варвара недоверчиво посмотрела на него.
– Вы боитесь этого маленького урода! – сказала она
убежденно. – Я раньше думала, ничего не боитесь, а теперь вижу: боитесь!
Арей, помедлив, покачал головой:
– Я его не боюсь. Я могу зарубить Пуфса хоть сейчас, да
только нам с тобой это ровным счетом ничего не даст. Лишь все усложнит.
– Если не Пуфса, тогда кого? Этого вашего горбунка? Ли…
Изрубленная ладонь зажала ей рот. Тем временем палец другой
уже чертил на стене защитную руну.
– Поосторожнее пускай кораблики слов! А то еще доплывут
куда-нибудь!.. Нет, горбунка я тоже, как это ни странно, не боюсь. Он, конечно,
бережется, но вообще-то у меня в жизни было немало шансов его убить. Но я ни
разу ни одним не воспользовался. И сейчас бы, наверное, тоже не стал.
Варвара нахмурилась.
– Что-то я совсем перегрелась! А кого же тогда вы боитесь? –
спросила она.
– Себя, – ответил Арей резко.
– Как это?
– Лежат рядом две кошки. Одна просто спит, другая дохлая. На
живую мухи не садятся, а на дохлую садятся. Почему так?
– Вы же сами сказали: дохлая.
– Вот именно, – подтвердил мечник глухо. – Мы можем
поочередно убивать всех садящихся мух и даже накрыть кошку стеклянным колпаком,
но все равно проблема будет не в мухах, а в кошке…
– И что же делать дохлой кошке? – спросила Варвара.
– Ничего. Может, как-нибудь исхитриться и отползти от живой
кошки, чтобы не заражать воздух. Вот только проблема в том, что дохлая кошка и
этого сделать не в состоянии! – ответил Арей с досадой.
Варвара вглядывалась в него, пытаясь понять, но все равно не
понимая.
– Не. Я пас! У меня от вас мозги вкрутую! – сказала она
безнадежно. – Мне вас то жалко, то не жалко. Я так не люблю.
– А как ты любишь?
– Я люблю, когда все просто, понятно и надежно. Вот друг,
вот враг, вот люк, вот лестница. А все, что сложно, накручено, мутно – все
гниль.
Что-то ощутив, Арей посмотрел немного ниже ее ключиц.
Мечнику показалось, что эйдос его дочери, который был ему, как стражу мрака,
хорошо виден, вспыхнул ярче. Граница, разделявшая обе части, сместилась.
– Что у вас в руке? – внезапно спросила Варвара.
– В какой?
– В левой. Было в правой, но сейчас переложили в левую.
Мелкая штучка! Да не прячьте!
Мечник, помедлив, разжал ладонь. Его дочь без особого
интереса посмотрела на фигурку.
– Что это за стеклянный мужик? На вас вроде похож, – сказала
она.
– Помнишь, на чем погорел Фауст? – спросил Арей.
На чем погорел Фауст, Варвара не знала. Может, в люк
провалился, а может, попытался подключиться под землей к силовому проводу и
перепутал фазы? Всякие бывают случайности.
– Значит, в залаз ты с ним не ходила? С Фаустом?
– Издеваетесь? – спросила Варвара без обиды. – Я бы и с вами
не факт, что пошла. Еще бы подумала.