Матвей разрывался на части. Он почти ненавидел волчицу,
забравшую у него Ирку, но одновременно страшился ее лишиться. Волчица была
единственным мостиком, соединявшим его с Иркой. В глазах волчицы он видел порой
не звериную, а напряженную человеческую мысль. В такие минуты Матвей ясно
осознавал, что волчица не вытеснила Ирку окончательно, а лишь отняла у нее
тело. В остальном же они независимо существуют на разных уровнях – волчица на
нижнем этаже, этаже плоти, Ирка же там, где плоть не властна и куда не
простираются ее простые, как удар дубиной, интересы.
Матвею казалось, что если очень близко поднести ухо ко лбу
волчицы, то можно услышать, о чем думает Ирка. Однажды он так и сделал и после
долго, морщась, мазал ухо йодом. Волчице не понравилась чрезмерная интимность,
и она прищелкнула его зубами, точно компостером.
«Колючки, так и быть, выбирай, а ушами хлопай в другом
месте!» – очень ясно было сказано Багрову.
С аллеи донеслось рычание и резкий, как удар хлыста, щелчок
поводком по мощной спине:
– Стоять! Ко мне!
К Ирке рвался широкогрудый мастиф. В ошейник ему вцепился
мужчина в спортивном костюме. Толстые стекла очков мешали ему отличить волчицу
от собаки. Волчица выдвинулась навстречу мастифу. Она не рычала, но, припав на
передние лапы, оскалилась. Взгляд четко был устремлен псу на горло. Уши
поджаты. Хвост, прямой как полено, почти коснулся земли.
– Фу! Назад! Фу! – грозно крикнул Багров,
натягивая поводок.
Ему странно было разговаривать так с любимой девушкой. Беда
была в том, что другого языка любимая девушка сейчас не понимала.
Спортивному костюму удалось наконец обмотать поводок вокруг
дерева и остановить своего пса.
– Парень! У тебя кто? Кобель? – крикнул он.
Багрову захотелось его придушить.
– У меня девочка! – угрюмо ответил он.
Очки-лупы усомнились.
– А вот брехать не надо! Мой только на кобелей
кидается!
Когда мастиф с хозяином удалился, за спиной у Багрова кто-то
засмеялся. Матвей обернулся и увидел Бэтлу. Валькирия сонного копья сковыривала
ногтем смолу с сосны и отправляла ее в рот. Рядом стоял оруженосец, гоняя
травинку из одного края губ в другой. Матвей заметил: упитанные люди вечно
должны что-то жевать. Хотя бы спичку или ноготь. Без этого жизнь представляется
им неполной.
– Чем не практическое пособие о вреде поцелуев? Целуешь
лягушку – получается царевна. Целуешь валькирию – и прогуливаешь волчицу на
резинке от трусов, – сказала Бэтла своему оруженосцу.
Голос у нее был полуденно радостный и июльски довольный
жизнью.
– Это не резинка от трусов, а парашютная стропа!
Багрову было не смешно. Чувство юмора вообще факультативно.
Шаг вправо – юмор заваливает в тупое ржание. Шаг влево – в ехидство. Во все же
действительно важные моменты жизни юмор начисто пропадает. Когда тебя везут на
операцию – не хочется шутить про докторов, забывших внутри скальпель.
– Вы бы тоже превратились в волчицу, хозяйка, если бы я
вас поцеловал? – заинтересовался оруженосец.
– Боюсь, я превратилась бы в бегемота! Хотя ты и так
сделал меня бегемотом, безо всяких чмоков, – полушутя-полусерьезно
ответила Бэтла. – Все! Пора прекращать трескать самой и начинать кормить
других!
Она присела на корточки и, протянув руку, предложила волчице
колбасу. Волчица сперва сделала вид, что ей неинтересно, но внезапно метнулась
вперед и, натянув парашютную стропу, срезала зубами палку колбасы у самых
пальцев Бэтлы.
Валькирия сонного копья озабоченно оглядела руку.
– Странные они, эти волки! Вроде даешь им по-хорошему,
а они все равно не верят и лезут отнимать. Прямо как некоторые люди! –
сказала она.
Выпрямилась, посмотрела на Багрова и с интересом спросила:
– Что у тебя под глазом?
Матвей скользнул рукой по лицу. Поморщился.
– Где? А-а, это! Таамаг заходила посмотреть, как мы
живем, – вспомнил он.
Оруженосец Бэтлы сочувственно ухмыльнулся:
– И как вы живете? Нормуль?
Багров вновь потрогал под глазом.
– Хорошо живем. Лучше, конечно, бывает, но
редко, – сказал он.
Оруженосец со знанием дела оглядел фонарь. Он стараниями
Таамаг получился узкий, похожий на гантель, с двумя округлениями – одним у
переносицы и другим, желтоватым, с заходом на скулу.
– Это она, жалея, в треть силы. Кулак у тети тяжелый.
Могла бы вообще скулу в черепушку вмять! – ободряюще заметил он.
Багров пожал плечами. Обиды на Таамаг у него не было. Он
вообще не ощущал ничего, кроме усталости. Все чувства у него были перекручены,
точно кто-то взял много кусков пластилина и смешал их в нечто лишенное формы и
цвета.
– Томка очень переживает. Она ее полюбила. Ей вообще-то
трудно кого-то полюбить, она недоверчивая, но когда полюбит – это все, –
сказала Бэтла, с жалостью наблюдая, как волчица терзает колбасу и, вскидывая
морду, заглатывает ее крупными кусками.
– Так мне и надо, – произнес Багров. В тот день
он, признаться, даже жалел, что Таамаг его не убила.
Бэтла протянула руку и осторожно коснулась блестящей шерсти
волчицы:
– Расскажи мне о ней. Как она вообще?
– Лучше не бывает. Нос холодный и влажный, –
ответил Матвей.
Он уже не рад был, что валькирия сонного копья заскочила к
нему, хотя недавно страдал от одиночества. Антигон в счет не шел. Он по большей
части ворчал и подсаливал слезами кофе. Слезы же у кикимора были уникальные.
Пахло от них тиной и болотом, да не простым болотом, а правильным, северным, с
кислинкой и ржавинкой.
Бэтла приподняла брови.
– Издеваешься? – уточнила она.
– Если бы! Днем она зарывает кости и пугает
велосипедистов. Вечером выкусывает блох. В драки без повода не влезает, но,
когда влезет, мне приходится смываться, чтобы хозяева псов, которых она
порвала, нас не убили, – безнадежно сказал Багров.
Валькирия сонного копья внимательно посмотрела на него и
внезапно пнула подъемом стопы в голень. Не сильно, но больно. Багров воззрился
на нее с недоумением. От Бэтлы он такого не ожидал.
– За что?
– А за то, что сам себя жалеешь! А кто себя жалеет, тот
не человек, а дохлятина!.. Ясно?