Распутник - читать онлайн книгу. Автор: Сара Маклейн cтр.№ 18

Хотя какой из него теперь джентльмен?

Бодрствующий Майкл состоял из сплошных углов и напряжения — с челюстью натянутой, как тетива, словно он постоянно пытался сдержать себя. Но сейчас, расслабившись, при тусклом свете тлеющих углей он был...

Прекрасен.

Углы остались на месте, острые и безупречные, словно к их созданию приложил руку гениальный скульптор, — четкие линии подбородка, впадинка на нем, длинный прямой нос, безукоризненно изогнутые брови, а ресницы в точности такие, какие были у него в детстве, невероятно длинные и роскошные, иссиня-черные.

А губы! Пока не сжатые в твердую мрачную линию, а полные, мягкие и прелестные. Когда-то они так быстро складывались в улыбку, но... сделались опасными и искушающими, каких никогда не было у Майкла-мальчика.

Пенелопа рассматривала изгиб его верхней губы и гадала, сколько женщин его целовали. Гадала, каков он, его рот — мягкий или жесткий, легки поцелуи или порочны?

Она выдохнула. Искушение делало ее вдохи долгими и прерывистыми.

Она хочет к нему прикоснуться.

Пенелопа застыла. Эта мысль такая чуждая, но такая естественная!

Она не должна хотеть к нему прикасаться. Он настоящая скотина. Холодный и грубый и эгоистичный, абсолютно непохожий на мальчика, которого она когда-то знала. И на мужа, которого себе представляла. Мысли метнулись назад, к началу вечера, к нарисованному ее воображением простому, скучному, старому мужу.

Нет. Майкл совсем на него не похож.

Может быть, поэтому она и хочет к нему прикоснуться.

Рука по собственной воле приподнялась и потянулась к темным кудрям.

— Майкл, — прошептала Пенелопа, а кончики пальцев уже прикоснулись к шелковистым прядкам, не дав ей времени подумать.

Его глаза резко распахнулись, словно он только и ждал, когда она заговорит. Рука метнулась, как молния, и стальным захватом стиснула ее запястье.

Пенелопа невольно ахнула.

— Прошу прощения... я не хотела...

Она дернула руку раз, другой, и он ее отпустил.

И снова положил свою руку туда, где она самым неподобающим образом лежала раньше, прямо на талию, и это мгновенно напомнило Пенелопе обо всех тех местах, где они соприкасались. Его нога, приводя ее в смятение, прижималась к ее ноге, а глаза превосходно скрывали мысли.

Пенелопа неуверенно сглотнула и произнесла то единственное, что пришло ей в голову:

— Ты лежишь в моей постели.

— Это не твоя постель, Пенелопа, а моя.

Повисло молчание. Пенелопа занервничала. Что нужно на это отвечать? Кажется совсем неприличным обсуждать в подробностях его постель. Или ее, если уж на то пошло.

Он перекатился на спину, вытащил из-под щеки длинную руку, сладко, со вкусом потянулся и отвернулся от Пенелопы.

Она попыталась уснуть. Но мысли одолевали.

Затем глубоко вздохнула, изучая линию его плеч, туго обтянутых рубашкой. Она в постели. С мужчиной. С мужчиной, который, хотя скоро и станет ее мужем, пока еще им не является. Положение катастрофически скандальное. Порочное. И все-таки — и не имеет значения, что подумает ее мать, когда обо всем узнает, — Пенелопе все это скандальным не казалось. Право же, это даже слегка разочаровывало. Похоже, стоит ей лицом к лицу столкнуться с приключением, она не в состоянии воспринять его правильно.

Не важно, насколько скандальной считается личность ее будущего мужа... не она принудила его к этому скандалу. Уж это ей предельно понятно.

Пенелопа громко выдохнула. Он слегка повернул в ее сторону голову, продемонстрировав ей безупречной формы ухо. Никогда раньше она не обращала внимания на чьи-либо уши.

— В чем дело? — спросил он хрипловатым голосом.

— Дело? — повторила она.

Он снова перекатился на спину, откинув одеяло. Одна обнаженная рука Пенелопы оказалась снаружи и сразу замерзла. Он заговорил, обращаясь к потолку:

— Я разбираюсь в женщинах достаточно, чтобы знать — их вздохи никогда не бывают просто вздохами. Они обозначают одно из двух. Данный конкретный вздох означает женское недовольство. Ты напугана?

Пенелопа подумала.

— Нет. А должна?

Он искоса глянул на нее.

— Я не обижаю женщин.

— Похищение и порка не считаются?

— Тебе больно?

— Нет.

Он снова повернулся к ней спиной, определенно закончив разговор. Пенелопа долго смотрела на него, а потом (то ли от усталости, то ли от раздражения) выпалила:

— Просто... если женщину похищают и принуждают к замужеству, она вправе рассчитывать на... чуть больше душевных переживаний. Вот и все!

Он раздражающе медленно повернулся к ней лицом, и воздух между ними словно сгустился, и Пенелопа внезапно сообразила, что лежит всего в каких-нибудь нескольких дюймах от него на теплом тюфяке в пустом доме, под одним одеялом, точнее даже — под его пальто. И еще она сообразила, что, пожалуй, не следовало намекать на недостаток волнений сегодняшней ночью.

Потому что она вовсе не была уверена, что готова к дополнительному возбуждению.

— Я не имела в виду... — торопливо произнесла она, стремясь все исправить.

— О! Я думаю, ты прекрасно выразила все, что имела в виду. — Слова срывались с его губ негромко и мрачно, и Пенелопа вдруг засомневалась, что ей не страшно. — Или я кажусь тебе недостаточно возбуждающим? Как я могу сделать эту ночь более удовлетворяющей вас, миледи?

От негромкого вопроса ее пронзило дрожью... то, как слово «удовлетворяющей» гладко соскользнуло с его языка, заставило сердце заколотиться, а желудок сжаться. Похоже, ночь становится весьма волнующей, причем на удивление быстро.

На вкус Пенелопы, вообще все происходило слишком быстро.

— Ни к чему, — произнесла она на тревожно высокой ноте. — Все прекрасно.

— Прекрасно?

И тут он к ней прикоснулся. Рука соскользнула с запястья на бедро, и в этот же самый миг все ее чувства сосредоточились в одном месте, под плащом и юбками, где, вне всякого сомнения, ощущался обжигающий жар его крупной ладони. Он не сжимал ее сильнее, не делал ничего, чтобы прижать ее к себе, ничего, чтобы хоть как-то сдвинуть ее с места, и Пенелопа понимала, что еще может отпрянуть... что должна отпрянуть... и все-таки...

Не хотела.

Вместо этого она словно парила там, на краю чего-то нового и неизведанного... и волнующего.

Она посмотрела ему в глаза, темные в этом тусклом свете, безмолвно умоляя сделать что-нибудь.

Но он ничего не сделал, а только сказал:

— Выкладывай свою карту, Пенелопа.

У нее невольно приоткрылся рот, когда она услышала эти слова, такую власть он отдавал ей в эту минуту. И Пенелопа поняла, что впервые в жизни мужчина дал ей возможность самой сделать выбор. Ирония заключалась в том, кто был этот мужчина. Тот самый, что за каких-то несколько часов лишил ее вообще любого выбора. Но сейчас он предоставлял ей ту свободу, о которой говорил раньше. Приключение, которое обещал. Власть была опьяняющей. Неотразимой.