– Кстати, светлая, ты будешь забирать свои
крылья или оставляешь их мне как сувенир? Лови!
Дафна подхватила бронзовые крылья, негодующе
раскалившиеся даже от мимолетного прикосновения к ним ладони Арея. Шнурок был
порван, но это ничего. Шнурок подойдет любой.
Сжимая в руке крылья, Дафна вернулась за
флейтой. Она не пострадала. Выбивая ее, страж ударил мечом плашмя. Дафна
встряхнула флейту и осторожно продула от земли. На губах ощущался глинистый
привкус. Нормально, почти не забилась.
Дафна уже прятала флейту в рюкзак, когда ее
взгляд случайно упал на ту часть бетонного забора, что находилась сразу за
вагончиком. На заборе она увидела своего кота. Выгнув спину, Депресняк шипел
как подгорающая яичница. Под забором стояли и нетерпеливо скребли его лапами
сразу двое – белая волчица и черный пес.
Депресняка озадачивало, что он до сих пор не
определился, на кого напасть. Связываться же сразу с двумя противниками не
решался.
Волчица и огромный черный пес тоже взаимно не
доверяли друг другу. Оба не спешили сближаться, сохраняя дистанцию метров в
пять. Получался треугольник, вершиной которого являлся сидевший на заборе кот.
Время от времени волчица или черный пес прыгали и пытались взбежать по
отвесному забору, чтобы его достать.
Депресняк свешивался им навстречу и изредка
ухитрялся поддеть то одну, то другую морду когтистой лапой. Дафна знала, что
никаких команд ее кот не послушает. Как достойный представитель кошачьего
племени, Депресняк признавал лишь команду «Иди лопать!», и то пока она
совпадала с собственным его желанием.
Даф побежала к забору.
– Депресняк, не надо! Он их искалечит! –
крикнула она.
– Кто, твой кот? Ну это не факт! –
заявила Улита. – Ставлю зубную щетку против твоих тапок, что валькирия его
ухайдокает!
Спорить с ней никто не стал. Варвара,
выбежавшая из вагончика вслед за Корнелием, схватив своего пса, зажала его
голову между ногами, чтобы он не видел Депресняка, и стала гладить Добряка,
перемежая ласковые слова с угрозами. Пару раз для большего вразумления она даже
стукнула пса по спине. Добряк, смирившись, позволил себя утихомирить и отвести
в сторону.
Тем самым Варвара, сама того не желая,
нарушила треугольник, уравновешивающий силы взаимным опасением и создававший
хрупкий мир.
Сообразив, что еще немного, и можно вообще ни
с кем не подраться, Депресняк засуетился, зашипел и метнулся на волчицу с
забора, оседлав белую спину. Со стороны казалось, что он не столько бьет,
сколько роет ее лапами.
Теряя шерсть, волчица закружилась на месте.
Задирая морду, она безуспешно пыталась стряхнуть Депресняка и получить
возможность вцепиться в него зубами. Видя, что это невозможно, она упала на
спину. Опасаясь быть придавленным, кот вынужден был соскочить. Захлопав
крыльями, он попытался взлететь, но не успел набрать высоту. Клыки
подпрыгнувшей волчицы настигли его в воздухе.
Дафне пришлось вырывать Депресняка у нее из
пасти. Кот был помят, исслюнявлен, имел на коже клочья пены, но рвался в бой.
Глубокие царапины на спине у волчицы свидетельствовали, что лучше иметь дело с
опасной бритвой, чем с его когтями.
Волчица рвалась, полная решимости прикончить
кота. На её окровавленной морде читалось настойчивое желание разодрать упрямое
животное в куски. Первым сообразил, как надо поступить, как ни странно,
Корнелий. Он отважно прыгнул на волчицу и исчез вместе с ней.
Назад он появился примерно через минуту, но уже
один.
– Отвел ее к валькириям! Можно сказать, все
были рады! – сообщил он, счищая с джинсов что-то узнаваемо светлое, со
сливочным маслом.
– Почему «можно сказать»?
– Волчица свалилась на голову Бэтле как раз во
время обеда. Хотя обедать бы ей все равно не пришлось, потому что секундой
раньше я упал прямо на стол, – жизнерадостно пояснил связной.
– Бедная Бэтла! Снова заплатила налог на
доброту, – задумчиво сказала Дафна, ценившая обжору Бэтлу больше прочих
валькирий.
– Чего-о? – с недоумением переспросил
Корнелий.
– Если человек мягкий, ему моментально садятся
на шею. Ну вот, например, Радулга. Ты можешь себе представить, что ей
подбрасывают волчицу во время обеда, попутно ломают стол и смываются, едва
одарив вежливой улыбкой?
– Лучше платить налог за доброту, чем вообще
не иметь друзей, – сказал Корнелий.
Даф вынуждена была признать, что он прав. Не
ходить же всю жизнь с дубиной, видя единственное удовольствие в том, чтобы
ставить всех на место? Люди, которые слишком зубасто оберегают свою свободу,
всё равно не свободны, хотя бы от ее оберегания.
Улита внимательно разглядывала Варвару,
изредка бросая испытующий взгляд на Арея. Тот внешне казался спокойным, лишь
однажды указательным пальцем будто невзначай провел по шее. Кому-то могло
показаться, что он просто почесался, но Улита знала, что именно под таким углом
обычно атакуют шею нисходящим ударом сверху.
«Ага! Намёк, чтобы я не совалась!» –
догадалась ведьма и бочком, как хитрящий ребенок, приблизилась к Варваре.
– Привет! Давай знакомиться! Я… – начала она.
– УЛИТА! – предупреждающе повысил голос
Арей.
– Вот-вот: Улита! Как здорово, что вы мне
напомнили, шеф! – обрадовалась ведьма. – А тебя как-нибудь зовут?
Имя девушки она, разумеется, выяснила, но
позднее.
Нечто, лежащее на рыхлой земле, привлекло
внимание Корнелия. Он наклонился и с удивленным возгласом поднял втоптанную
цепочку. Она соскользнула с шеи волчицы во время схватки с котом, разрезанная
когтем Депресняка.
Глава 14
Отец и дочь
Едва ли не главной мерзостью, вложенной мраком
в человека, является склонность противоречить всему, что он услышит или увидит.
Услышав: «Будь добрым!», мы хотим быть злыми, а услышав «Будь зол!»,
кратковременно пытаемся стать добрыми. Но так как добрыми мы хотим быть назло,
то и тут выходит одно зло.
Используя ту же закономерность, родители
нередко говорят детям: «Не ешь кашу!», чтобы те не послушались и съели.
Проблема в том, что противоречие не устоит ни
на каком фундаменте и, бестолково бегая, разрушит само себя.
Неформальные разговоры златокрылых
Кто-то ударил Корнелия по руке. Он выронил
цепочку, и тотчас на нее опустилась чья-то нога.
– Не спеши, мальчик, а то успеешь! –
предупредили его.