По комнате прокатился гул возмущения. Матвей
Бенционович тоже сокрушенно покачал головой.
«Есаул», нагнувшись, шепнул ему:
– Это мы собираем материал для всеподданнейшей
записки. Вы бы видели данные по финансовому капиталу и народному просвещению.
Мороз по коже.
Прокурор сурово нахмурился: беда, беда.
Докладчик закончил, сел на место.
Все снова выжидательно уставились на гостя.
Было ясно, что от выступления не отвертеться.
Кстати вспомнилось мудрое изречение: когда не
знаешь, что говорить, – говори правду.
– Что сказать? – поднялся Матвей Бенционович.
– Я потрясен и удручен.
Ответом был общий вздох.
– В нашей губернии, конечно, дела обстоят
скверно, но не до такой степени. Ужас, господа. Скрежет зубовный. Однако,
дорогие вы мои, вот что я вам скажу. Расследования и всеподданнейшие записки,
конечно, дело хорошее, только ведь этого мало. Признаться, я ожидал от
житомирцев другого. Мне рассказывали, что вы люди действия, что не привыкли
сидеть сложа руки. Ведь смотришь на Русь – сердце кровью обливается! –
потихоньку стал разогреваться Бердичевский. – Вокруг одни говоруны, герои на
словах! Профукаем отечество, господа патриоты! Проболтаем! А между тем Жид зря
не болтает, у него все на года вперед просчитано!
Слушая горькую, выстраданную речь витии,
сидящие переглядывались, скрипели стульями.
Наконец «есаул» не выдержал. Дождавшись
коротенькой паузы, понадобившейся Бердичевскому, чтобы набрать в грудь
очередную порцию воздуха, предводитель «опричников» воскликнул:
– Мы не болтуны и не пачкуны бумаги! Да, мы не
оставляем надежды достучаться до нашей тугоухой власти законными методами, но,
смею вас уверить, одними записками не ограничиваемся. – Видно было, что
председатель еле сдерживается – так ему не терпится оправдаться. – Вот что,
сударь, пожалуйте в кабинет, потолкуем с глазу на глаз. А вас, братья, пока
прошу угоститься чем Бог послал.
Лишь теперь Матвей Бенционович заметил в углу
комнаты накрытый стол с самоваром, караваями и впечатляющим изобилием колбасных
изделий – надо полагать, продукцией кишечно-очистительного предприятия.
Дружинники оживленно двинулись угощаться,
прокурор же был приглашен в «кабинет» – тесный закуток, отделенный от конторы
стеклянной дверью.
Пропал!
Теперь дошло и до рукопожатия. Надо сказать,
что, отделившись от своих молодцов, «есаул» вообще несколько переменил манеру
поведения, как бы желая показать, что принадлежит с гостем к одному кругу.
– Савчук, – представился он. – Владелец
завода. Я заметил, господин Дичевский, как вы глядели на моих янычар. Грубоваты
они, конечно, и, так сказать, не блещут умственными доблестями.
Матвей Бенционович переполошился (он-то думал,
что отличным образом конспирирует свои чувства) и сделал рукой протестующее движение.
– Ничего, – успокоил его заводчик. – Я ведь
понимаю. Однако прошу учесть, что это не идеологи, а десятники, руководители
участков. Выражаясь по-библейски, «мужи силы». Я их шутейно зову «апостолами» –
как раз двенадцать человек. Еще один должен быть, да что-то припозднился.
Рассуждать мои десятники не сноровисты, но коли дойдет до дела, не оплошают. Вы
не думайте, у нас и интеллигенция есть, лучшие русские люди. Присяжные
поверенные, врачи, учителя гимназии – они от жидовского натиска больше всего страдают.
Если пожелаете, я вас с ними после сведу, в более уместной обстановке. Глазков
Илья Степанович, товарищ городского головы – светлая голова, мыслитель.
– Знаете, – отрубил Бердичевский, – мыслителей
вокруг и так полно. Людей действия не хватает. Чтоб без страха, без оглядки на
установления. Вот чему желательно бы поучиться. Да не ломом махать, не
жидовские лавки громить – это дело нехитрое. Скажите мне, есть ли у вас люди с
опытом настоящей работы – полицейской либо охранной? Только не состоящие на
службе, чтобы не были связаны буквой закона.
– Это как? – спросил Савчук, озадаченно
нахмурившись.
Матвей Бенционович взял быка за рога:
– Я рещил наведаться к вам в Житомир после
душевной беседы с одним интереснейшим человеком, он недавно побывал у нас в
Заволжске. С отставным жандармским штабс-ротмистром Рацевичем, Брониславом
Вениаминовичем...
И сделал паузу, с замиранием сердца подождал
эффекта.
Эффект не заставил себя ждать.
Лицо «есаула» брезгливо исказилось.
– С Рацевичем? И что он вам наврал, поджидок?
– П-почему поджидок? – оторопел прокурор. –
Как я понял, он, наоборот, пострадал от евреев, то есть от жидов... Они ему
карьеру загубили, в долговую яму упекли!
– Как упекли, так и обратно выпекли, – процедил
Савчук.
– Так это его евреи выкупили? – потерянным
голосом пролепетал статский советник. Сердце так и упало.
– А кто еще? У полячишки этого, говорят,
пятнадцать тысяч долгу было. У кого кроме жидов найдется столько денег?
Отблагодарили его синедрионщики, и известно за что. Два года назад наши витязи
казнили в Липовецком уезде земского начальника, известного жидолюба.
Расследование от жандармов вел Рацевич. Разнюхал все, раскопал и двух русских
людей на каторгу отправил. За эту гнусность ему от «Гоэль-Исраэля» даже
благодарственная грамота пришла. Это они иуду из ямы вызволили– гуляй на
свободе, губи народ православный. «Гоэль-Исраэль» это ихний, больше некому.
– «Гоэль-Исраэль»?