Пелагия и черный монах - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 59

Близко, в какой-нибудь сажени, из тьмы наплывала узкая черная фигура. Обомлевшая женщина явственно увидела остроконечный колпак с дырками для глаз, заметила, как страшный силуэт повернулся вокруг собственной оси, а потом раздался свист рассекаемого воздуха, и на голову госпожи Лисицыной сбоку обрушился страшной силы удар.

Полина Андреевна опрокинулась навзничь, упав спиной на лагранжев саквояж.

В полной мере понесенный ущерб пострадавшая смогла оценить лишь утром.

Под стеной коттеджа № 7 она пролежала без чувств неизвестно сколько, в себя пришла от холода. Пошатываясь и держась за голову, добрела до гостиницы – сама не помнила как. Не раздеваясь, упала на кровать и сразу провалилась в тягостное, граничащее с обмороком забытье.

Пробудилась поздно, перед самым полуднем, и села к туалетному столику – смотреть на себя в зеркало.

А посмотреть было на что. Непонятно, каким образом бесплотный призрак, да еще с расстояния в сажень, сумел сбить Полину Андреевну с ног, но удар, пришедшийся по виску и скуле, получился вполне материальный: сбоку от левого глаза налился огромный густо-багровый кровоподтек, расплывшись вниз и вверх чуть не на пол-лица.

Даже само воспоминание об ужасном и мистическом происшествии отчасти поблекло, вытесненное скорбью по поводу собственного безобразия.

Госпожа Лисицына малодушно повернулась к зеркалу неповрежденным профилем и скосила глаза – получилось вполне пристойно. Но потом снова обернулась анфас и застонала. Ну а если посмотреть слева, то лицо, вероятно, и вовсе напоминало какой-то баклажан.

Вот она, краса плотская – прах и тлен; вся цена ей – одна увесистая затрещина, сказала себе Полина Андреевна, вспомнив о своем лишь на время отмененном монашеском звании. Мысль была правильная, даже похвальная, но утешения не принесла.

Главное – как в этаком виде на улицу выйти? Не сидеть же в нумере неделю, пока синяк не пройдет!

Нужно что-то придумать.

С тяжким вздохом и чувством вины Лисицына достала из чемодана косметический набор – еще один комплимент от туристической конторы “Кук энд Канторович”, полученный одновременно с уже поминавшимся рукодельным саком. Только косметикой, в отличие от полезного мешочка, паломница пользоваться, разумеется, не собиралась. Думала подарить какой-нибудь мирянке, и вот на тебе!

Хороша инокиня, нечего сказать, мысленно горевала Полина Андреевна, запудривая безобразное пятно. И еще завидовала брюнеткам: у них кожа толстая, смуглая, заживает быстро, а рыжим при их белокожести синяк – просто катастрофа.

Все равно получилось скверно, даже с косметикой. В развратном Петербурге или легкомысленной Москве в этаком виде, пожалуй, еще можно бы на улице показаться, особенно если прикрыться вуалью, но в богомольном Арарате нечего и думать – пожалуй, побьют камнями, как евангельскую блудницу.

Как же быть? В пудре выходить нельзя, без пудры, с синяком, тоже нельзя. И время терять опять-таки невозможно.

Думала-думала и придумала.

Оделась в самое простое платье из черного тибета. Голову повязала богомольным платком – потуже, до самых уголков глаз. Высовывавшуюся часть синяка забелила. Если не приглядываться, ничего, почти незаметно.

Прошмыгнула к выходу, прикрыв щеку платком. Желтый саквояж несла с собой – оставить в нумере не рискнула. Известно, какова в гостиницах прислуга – всюду нос сует, в вещах роется. Не приведи Господь, обнаружит револьвер или протокол. Не столь уж велика ноша, рук не оттянет.

На улице богомолка опустила глаза долу и этак, тихой смиренницей, дошла до главной площади, где еще вчера приметила лавку иноческого платья.

Купила у монаха-сидельца за три рубля семьдесят пять копеек наряд послушника: скуфейку, мухояровый подрясник, матерчатый пояс. Чтоб не вызвать подозрений, сказала, что приобретает в подношение монастырю. Сиделец нисколько не удивился – облачения братии паломники дарили часто, для того и лавка.

Стало быть, приходилось затевать новый маскарад, еще неприличней и кощунственней первого. А что прикажете делать?

Опять же, передвижение в обличье скромного монашка сулило некоторую дополнительную выгоду, только теперь пришедшую Полине Андреевне в голову.

Эту-то новую идею она и обдумывала, высматривая подходящее место для переодевания. Шла улицами, где поменьше прохожих, смотрела по сторонам.

То ли от последствий удара, то ли из-за расстройства по поводу обезображенной внешности госпожа Лисицына пребывала сегодня в каком-то нервическом беспокойстве. С тех самых пор, как вышла из пансиона, не оставляло ее странное чувство, трудно выразимое словами. Словно она теперь не одна, словно присутствует рядом еще кто-то, незримый – то ли доглядывает за ней, то ли к ней присматривается. И внимание это было явно злого, недоброжелательного толка. Ругая себя за суеверие и бабью впечатлительность, Полина Андреевна даже несколько раз оглянулась. Ничего такого не заметила. Ну, идут по своим делам какие-то монахи, кто-то стоит у тумбы, читая церковную газету, кто-то наклонился за упавшими спичками. Прохожие как прохожие.

А после о нехорошем чувстве Лисицына забыла, потому что обнаружила отличное место для перемены обличья, и, главное, всего в пяти минутах ходьбы от “Непорочной девы”.

На углу набережной стоял заколоченный павильон с вывеской “Святая вода. Автоматы”. Фасадом к променаду, тылом к глухому забору.

Полина Андреевна дощатую будку обошла, юркнула в щель, и – вот удача – дверь оказалась закрытой на самый что ни на есть простейший навесной замок. Предприимчивая дама немножко поковыряла в нем вязальной спицей (прости, Господи, и за это прегрешение), да и проскользнула внутрь.

Там вдоль стенок стояли громоздкие металлические ящики с краниками, а посередине было пусто. Сквозь щели между досками просачивался свет, доносились голоса гуляющей по набережной публики. В самом деле, место было просто замечательное.

Лисицына быстро сняла платье. Заколебалась, как быть с панталонами? Оставила – подрясник длинный, будет не видно, да и теплее. Ведь на дворе не июль.

Башмаки, хоть и мужеподобные, тупоносые, как полагалось по последней моде, все же были щеголеваты для послушника. Но Полина Андреевна припорошила их пылью и решила, что сойдет. Женщины в особенностях иноческой обуви не разбираются, а монахи – мужчины и, значит, на подобные мелочи ненаблюдательны, вряд ли обратят внимание.