— Да.
— С кого будем начинать?
— То есть?
— Я спрашиваю, о ком скорее нужна информация: о матери или о дочери? У тебя же времени в обрез!
Проблема напрямую касается Садако, это бесспорно.
— Лучше, конечно, с дочери.
— Ясно. Ну что, тогда я завтра загляну прямиком в дирекцию «Полета»?
Асакава взглянул на часы. Только-только седьмой час. В театрах в такое время еще во всю репетируют.
— Ёсино-сан, а сегодня никак нельзя, чтоб на завтра не откладывать?
Ёсино тяжело вздохнул и слегка покачал головой.
— Слушай, Асакава. Ты сам подумай, у меня вообще-то и своя работа есть. Мне еще целую кучу всего писать — до утра не разделаться! Да и завтра, честно говоря…
Тут Ёсино замолчал. Еще покажется, что он нарочно цену набивает. А к своему мужскому имиджу он был весьма чувствителен.
— Ну пожалуйста, придумай что-нибудь. Я меня ведь крайний срок — послезавтра.
Асакава слишком хорошо знал всю подноготную журналистской работы, чтобы излишне напирать. Оставалось только безмолвно ждать ответа Ёсино.
— Да понимаю я, но… Ну что мне с тобой делать! Ладно, постараюсь управиться за сегодня. Обещать, правда, не могу…
— Извини за настырность. На всю жизнь обяжешь, — Асакава благодарно склонил голову и уже хотел положить трубку.
— Эй, погоди! Я еще самого важного не спросил. С чего ты взял, что это видео каким-то боком связано с Садако Ямамурой?
— Скажу, не поверишь.
— Да ладно, выкладывай!
— Это не было снято видеокамерой, — Асакава выдержал длинную паузу, пока до Ёсино не дошел смысл сказанного. — На видеопленке отпечатался поток сознания женщины по имени Садако Ямамура — бессвязное чередование ее мысленных образов и обрывков того, что она действительно видела собственными глазами.
— Что?… — на мгновение Ёсино потерял дар речи.
— Сказал же, не поверишь.
— Это еще… «мысленной фотографией» называют, да?
— Ну, тут не совсем фотография. Поскольку изображение передавалось непосредственно на кинескоп, я бы скорей назвал это «ментальным вещанием».
— Ага, «ментальным веш-шанием лапши»! — неудачно перефразировал Ёсино и загоготал, довольный собственным каламбуром. Зная, что без хохм Ёсино и часу не протянет, Асакава даже сердиться на него не стал и молча слушал его беззаботный смех.
Девять сорок пять вечера. Выйдя из метро на станции «Ёцуя сан-тёмэ» на линии «Маруноути», Ёсино поднимался по лестнице, но тут внезапный порыв ветра чуть не сорвал с него шляпу. Схватившись за поля обеими руками, Ёсино осмотрелся вокруг. Сразу на углу он увидел ориентир — пост пожарной охраны, и чтобы дойти до места даже минуты не потребовалось.
От вывески театра «Полет» в цокольный этаж уходила лестница. Снизу доносились молодые женские и мужские голоса — песни и сценические монологи сливались в единый гул. Не нужно быть театральным журналистом, чтобы догадаться: приближается премьера, и актеры наверняка решили репетировать до упора, презрев даже последние электрички. Ёсино, до сего времени занимавшийся исключительно криминальной хроникой, впервые очутившись в репетиционном зале театра средней руки, чувствовал себя здесь несколько странно.
Громыхая каблуками по уходящим вниз железным ступеням, Ёсино подумал, что если вдруг окажется, что никто из старожилов труппы ничего не помнит о Садако Ямамуре, то нить поиска с треском оборвется, и дальнейшая жизнь этой женщины со странными способностями будет навсегда скрыта во мраке. «Полет» был основан в пятьдесят седьмом, а Садако пришла в труппу в шестьдесят пятом. Тех, кто работает здесь с самого основания, всего четверо, включая Утимуру — по совместительству директора и художественного руководителя.
Ёсино подал визитку стоящему у входа студенту лет двадцати и попросил позвать Утимуру.
— Сэнсэй, к вам пришли. Из газеты «М-Ньюс», — объявил студент по-актерски хорошо поставленным голосом, обращаясь к режиссеру, сидевшему у стены и наблюдавшему за ходом репетиции. Утимура удивленно обернулся, но услышав, что посетитель — журналист, заметно подобрел и подошел к Ёсино. В любом театре с благоговением относятся к газетчикам. Еще бы: даже простое упоминание в газетной колонке серьезно увеличивает продаваемость билетов. Наверное узнал, что через неделю премьера, и пришел расспросить… «М-Ньюс» не слишком часто писала об их театре, и Утимура решил быть полюбезнее. Но, узнав настоящую причину прихода Ёсино, Утимура мгновенно потерял интерес к разговору, изобразив на лице жуткую занятость. Он пробежал глазами по залу, остановив взгляд на сидевшем на стуле актере — невысокого роста мужчине лет пятидесяти.
— Син-тян! — ласково позвал он неожиданно высоким голосом.
То ли от такого неестественного обращения к пятидесятилетнему человеку, то ли из-за откровенно «бабских» интонаций в голосе Утимуры, с его непропорционально щуплыми и длинными конечностями, «здоровяк» Ёсино почувствовал отвращение. Как будто не человек даже, а какое-то совершенно чуждое существо…
— Син-тян, ты ведь до второго акта не работаешь? Тут вот человек интересуется Садако Ямамурой. Помнишь, была такая мерзкая особа?
Голос «Син-тяна» оказался неожиданно знакомым — Ёсино часто слышал его в дубляже западных фильмов. Син Арима был гораздо более известен как диктор, нежели как сценический актер. Оказывается, он тоже был одним из ветеранов «Полета».
— Садако Ямамура?
Арима накрыл ладонью свою лысеющую голову, словно хотел рукой выкопать оттуда воспоминания двадцатипятилетней давности.
— А-а, та Садако Ямамура! — неожиданно резко воскликнул он. Судя по местоимению «та», Садако действительно была довольно впечатляющей особой.
— Вспомнил? Вот и отлично. Мне репетировать надо, а ты проводи человека на второй этаж в мой кабинет — там и поговорите.
Еле уловимо кивнув, Утимура направился к актерам и вернулся в свое кресло уже с прежним режиссерско-диктаторским выражением лица.
Открыв перед Ёсино дверь с табличкой «директор компании», Арима пригласил садиться, указав на кожаные диван и два кресла. Понятно, раз висит табличка «директор компании», значит таковой имеется, а следовательно, сам театр построен по принципу обычной фирмы, в которой функцию директора по совместительству выполняет главреж.
— Как же вы к нам, в такой дождь?
Уставший на репетиции, Арима был совсем красный от пота, и улыбался одними глазами, выдавая свою душевную натуру. Если режиссер явно относился к тому типу людей, что привыкли юлить, выгадывая истинные намерения собеседника, то Арима скорее походил на человека, привыкшего искренне, без утайки отвечать на вопросы. От типа респондента многое зависит — у одних просто брать интервью, а у других совсем не легко.
— Извините, что нагрянул в неподходящее время… — усевшись в кресло, Ёсино достал из кармана блокнот и замер в своей привычной позе, с ручкой в правой руке.