От дезодоранта с запахом сосны в салоне мне стало еще хуже.
— Я тебя люблю, — говорил я.
— Смотри только, чтобы он мне там не блеванул, — крикнул через плечо водитель-пакистанец.
Сквозь сосну пробивался запах его пота.
— Я тебя люблю, — говорил я.
Ее мать спала, отец храпел, а я стоял на коленях в туалете.
Кэтрин открыла дверь, включила свет — я снова чуть не сдох.
Рвота, поднимаясь по горлу, обжигала и причиняла мне боль, но я не хотел, чтобы это кончалось. А когда фонтан наконец иссяк, я надолго замер, тупо уставившись на виски, на кусочки ветчины, плавающие в унитазе, на кусочки, лежащие на полу.
Кэтрин положила руки мне на плечи.
Я пытался определить, кому принадлежал голос, звучавший у меня в голове: «На самом деле есть люди, которым его действительно жаль. Кто бы мог подумать, что такое возможно».
Кэтрин сунула руки мне под мышки.
А я совсем не хотел вставать. Когда я наконец поднялся на ноги, то заплакал.
— Ну что ты, родной, — прошептала она.
Три раза за ночь я просыпался от одного и того же сна.
Каждый раз я говорил себе, что я в безопасности, что мне ничего не грозит, что надо снова заснуть.
Каждый раз я видел один и тот же сон: на улице, среди частных домов, стоит женщина, кутается в красную кофту и выкрикивает десятилетнюю ярость мне прямо в лицо.
Каждый раз большая черная птица, кажется ворона, спускается с неба, отливающего тысячами оттенков серого, и вцепляется в ее красивые светлые волосы.
Каждый раз она гонит ее по улице, норовя выцарапать ей глаза.
Каждый раз я просыпался в ледяном оцепенении, вся подушка в слезах.
И каждый раз лицо Клер Кемплей улыбалось мне в темноте с потолка.
Глава вторая
07:55
Суббота, 14 декабря 1974 года.
Я сидел в полицейском отделении Милгарта в кабинете начальника уголовного розыска Джорджа Олдмана и чувствовал себя полным ничтожеством.
Комната была какой-то пустой. Ни фотографий, ни лицензий в рамочках, ни наград.
Дверь открылась. Черные волосы, белое лицо, протянутая ладонь, крепкое рукопожатие.
— Рад познакомиться, мистер Данфорд. Как поживает Джек Уайтхед и этот ваш начальник?
— Спасибо, хорошо, — сказал я, снова садясь.
Ни тени улыбки.
— Садись, сынок. Чаю?
Я сглотнул и сказал:
— Пожалуйста. Спасибо.
Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман сел, повернул какой-то выключатель на рабочем столе и с придыханием проговорил в микрофон:
— Джули, милая. Две чашки чая, как освободишься.
Это лицо, эти волосы так близко, совсем рядом: черный полиэтиленовый мешок, расплавленный, наплывший на миску с салом и мукой.
Я крепко стиснул зубы.
Из-за его спины сквозь серые окна полицейского управления блеснуло слабое солнце и бросило блик на его сальные волосы.
Меня затошнило.
— Господин… — Я снова сглотнул. — …главный следователь…
Олдман обшарил меня с головы до ног крохотными акульими глазками.
— Ну-ну, сынок, продолжай, — подмигнул он мне.
— Я бы хотел узнать, нет ли каких-нибудь новостей?
— Никаких, — прогремел он. — Тридцать шесть часов псу под хвост. Сотня долбаных полицейских, куча родственников и местных жителей. Результат нулевой.
— А какое ваше личное…
— Мертва, мистер Данфорд. Бедняжка мертва.
— А не скажете ли, что вы…
— Нам, сынок, выпало жить в жестокие времена, будь они не ладны.
— Да, — сказал я, чувствуя слабость и думая: что же вы тогда задерживаете одних только цыган, педиков и ирландцев?
— Теперь уже я буду рад, если нам вообще удастся найти труп.
Мои кишки выворачивает наизнанку.
— И что вы думаете…
— Нам ведь без трупа ни хрена не сделать. Да и родным будет полегче в конечном-то счете.
— Значит…
— Проверим помойки, посмотрим, кто брал отгулы в тот день. — Он почти улыбался, снова собираясь подмигнуть мне.
Я с трудом перевел дыхание:
— А как насчет Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд?
Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман приоткрыл рот и облизал тонкую нижнюю губу жирным мокрым лилово-желтым языком.
Я подумал, что меня вырвет прямо в кресле, а потом еще посреди кабинета.
Джордж Олдман закатал свой язык обратно и закрыл рот. Крошечные черные глазки смотрели прямо мне в глаза.
В дверь мягко постучали, и Джули вошла, неся две чашки чая на дешевом цветастом подносе.
Джордж Олдман улыбнулся, не отрывая от меня взгляда, и сказал:
— Спасибо, Джули, милая.
Джули закрыла за собой дверь.
Не будучи до конца уверен, что по-прежнему обладаю даром речи, я начал бубнить:
— И Жанетт Гарланд, и Сьюзан Ридьярд — обе пошли…
— Я в курсе, мистер Данстон.
— Ну и вот, я подумал, возвращаясь к случаю в Кэнноке…
— Да что ты, мать твою, знаешь о случае в Кэнноке?
— Сходство…
Олдман треснул кулаком по столу:
— Рэймонд Моррис сидит под замком с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, мать твою так.
Я смотрел, как на столе все еще тряслись две маленькие белые чашки. Изо всех сил стараясь говорить ровно и спокойно я произнес:
— Прошу прощения. Я просто хочу сказать, что в том конкретном случае три маленькие девочки были убиты, и, как выяснилось, это было дело рук одного и того же человека.
Джордж Олдман наклонился вперед, держа руки на столе, и сказал с ехидной усмешкой:
— Те три бедняжки были изнасилованы и убиты, помоги им господь. И тела их были найдены.
— Но вы же сказали…
— У меня нет ни одного трупа, мистер Данфилд.
Я снова сглотнул и сказал:
— Но Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд числятся без вести пропавшими уже…
— А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался, тщеславный ты сукин сын? — тихо проговорил Олдман и сделал глоток из чашки, не сводя с меня глаз. — Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.
— Я просто хотел бы узнать, что вы думаете…