Я открыла глаза.
– Нет, нет, просто обдумываю ваш рассказ.
Старуха села на диван.
– Я тоже неоднократно размышляла о Федоре.
Господь не хотел, чтобы мой сын исподтишка творил разврат. Сначала бог призвал
к себе Ирину, а потом Вету – наказал дурных женщин, которые поощряли мужа,
позволяли ему прикидываться. Господь дал понять Федору: одумайся, покайся,
забудь о содомском грехе. Но нет! Не успела земля на могиле Иветты осесть, как
он задумал жениться на Люсе, твоей маме. У тебя же есть еще брат, Юрий? Ему
тогда исполнилось лет тринадцать. Я пришла в ужас и поехала к твоей маме. Разве
я могла допустить, чтобы Люсенька соединила свою судьбу с Федором? – почти с
отчаянием воскликнула Валентина Михайловна. – Я решила помешать развратнику.
Федора исправить нельзя, но вас с мамой, а главное, Юру можно было спасти от
горькой участи. Никакой хорошей семьи у Люсеньки бы не получилось, мой сын сеял
горе и смерть. Но ты не знала истинных причин моего поведения, возненавидела
меня лютой ненавистью. А Люся позвонила Федору и сказала ему: «Я беседовала с
Валентиной Михайловной и поняла: наш брак невозможен…»
Федор закатил матери скандал. В процессе
бурного разговора Валентина Михайловна высказала отпрыску свое нелицеприятное
мнение о нем и поклялась никогда более не иметь дела с гомосексуалистом.
Данное в запале слово дама сдержала. Она
поселилась в квартире, которую после переезда из Мопсина купили Федя и Вета.
Потом, когда пошатнулось здоровье, нашла коммерческую организацию, которая за
отданную жилплощадь обещала пожилым людям приют и уход, оформила бумаги и
перебралась сюда, в дом престарелых.
– Жизнь идет к концу, – тихо говорила
Валентина Михайловна, – не хочется уходить, зная, что ты меня проклинаешь.
Я встала, села около старушки на диван и
обняла ее. Привалова уткнулась в мое плечо.
– За что Господь так меня наказал? – глухо
спросила она.
– Может, вам попытаться помириться с сыном? –
предложила я. – Гомосексуализм не порок, теперь он не осуждается государством,
не…
– Я хотела! – воскликнула старуха. – Пару
месяцев назад я позвонила Федору, решила: перед смертью надо сказать друг другу
последнее «прощай», надеялась, что он исправился. Но трубку взял мальчик и
звонко ответил: «Папа придет поздно». Я бросила трубку, как ядовитую змею. Он
сказал «папа»! У Федора нет детей! Он живет с ребенком, выдает его за сына.
Мрак и ужас!
– Черт! – не удержалась я. – Вот оно! Ведь я
читала бумаги, присланные Рыбаковой, а потом удивлялась, ну что меня беспокоит?
В документах ни слова не было о наличии в настоящее время у Привалова сына,
только сообщение об умершем Мише и о Татьяне. А мальчик назвал его папой. Мне
бы сразу насторожиться и понять: здесь нестыковка!
– Машенька, ты о чем толкуешь? – изумленно
остановила меня Валентина Михайловна.
– Пустяки, – спохватилась я. – У меня к вам
очень странная просьба. Скажите, какой номер телефона вы набирали, соединяясь
со мной? Не сочтите меня идиоткой, но назовите цифры.
Глава 35
Очутившись на улице, я схватилась за трубку и
через пару секунд услышала голос: «Вы позвонили Маше Николаевой. Сейчас не имею
возможности для беседы, оставьте свои координаты, я непременно свяжусь с вами.
Бай-бай». Прозвучал длинный гудок, я откашлялась.
– Здравствуйте, Маша. Меня зовут Евлампия
Романова, я работаю частным детективом. Извините, мне случайно пришлось
выслушать информацию, предназначенную для ваших ушей. Пожалуйста, соединитесь
со мной в любое время дня и ночи. Вот мои координаты…
Дорога в Мопсино не заняла много времени.
Отчего-то на шоссе не было пробки, и я довольно быстро домчалась до поселка,
все время задавая себе один и тот же вопрос: кто убил Мишу? На него напал
сексуальный маньяк?
Кстати, несчастная Татьяна Привалова получила
столь большой срок еще и по причине жестокости преступления… совершенного, как
теперь я знаю, не ею. Судебный медик заявил на процессе:
– Преступник попытался имитировать сексуальное
насилие. Михаил скончался от удара тупым предметом по голове, все остальные
повреждения были нанесены ребенку после смерти. На его теле не обнаружено
следов спермы или смазки от презерватива.
– Такие действия мог совершить только мужчина?
– поинтересовался судья.
– Нет, – ответил эксперт, – имитацию
сексуального насилия иногда осуществляют женщины, чтобы убедить всех, будто
преступник – лицо мужского пола.
И Татьяна получила пятнадцать лет. Так кто
убил Мишу? Каков мотив преступления? Кому помешал ребенок? Почему его лишили
жизни?
Внезапно мне стало страшно. Мише исполнилось
девять лет, и, может, Федор стал к нему приставать, а мальчик начал
сопротивляться?..
Перед моими глазами возник мусоровоз, преграждавший
въезд на наш участок. Несколько минут я сидела спокойно, потом нажала пару раз
на клаксон, но шофер оранжевой машины не спешил завести мотор. Рассердившись, я
вылезла из салона и закричала:
– Эй, кто здесь грузовик бросил?
– Уж секунду подождать трудно, – заворчал
парень в синем комбинезоне, появляясь из калитки Ловиткиных. – Куда торопитесь?
– Ваша машина мешает мне попасть во двор, –
ответила я. – И почему за мусором вечером притащились? Его положено забирать в
шесть утра!
– Угу, – кивнул мусорщик, подтаскивая бачок к
грязному автомобилю. – А еще лучше так: кто положил, тот пусть сам и отвозит. У
нас забастовка была, пять дней по поселкам не ездили, а сейчас договорились.
Вона сколько вы нажрали!
Парень с явным трудом опрокинул содержимое
бака внутрь железного короба, я машинально посмотрела на отходы Ловиткиных.
Упаковки из-под йогурта, молока, пустые жестянки собачьих консервов, смятая
фольга, очистки, объедки, тряпки, сумка…
– Стой! – заорала я.
– Чего? – вздрогнул парень.
– Покажи мне тот ридикюль, – велела я.
– Хочешь себе забрать? – ухмыльнулся мусорщик.
– Красивая штукенция. Ей небось сто лет, потертая, и крепеж у разодранной ручки
разный, одно кольцо блестящее, другое матовое.
У меня вдруг заболела голова. Вернее, она
загудела от нового вопроса.