– Но и на солнце есть пятна, – менторски
продолжала Олимпиада Андреевна. – В отношении женщин Геннадий не всегда
проявлял великодушие. Если отмеченная царским вниманием красотка соглашалась
стать фавориткой, ректор активно подталкивал ее вверх. После того как роман
завершался, Геннадий Ильич сохранял добрые отношения с партнершей, помогал ее
карьерному росту. Так сказать, поливал старый цветочек, даже заведя новый. Но
если глупышка не оценивала своего счастья и отвергала местного бога, вот тут он
свирепел и начинал преследовать гордую дурочку. О злопамятности Геннадия Ильича
ходили легенды, он с легкостью уничтожал тех, кто ущемил его самолюбие. Однако
с Ветой получилось очень странно. Покинув стены института, она не лишилась его
покровительства. Геннадий Ильич даже издал книгу в соавторстве с бывшей
подчиненной. Все понимали, что труд наваяла Вета, ректор лишь поставил свою
фамилию на обложке, но это было наивысшим проявлением расположения, знаком,
сообщившим научному миру об особом статусе Иветты. И одним изданием дело не
ограничилось – в разных журналах стали появляться статьи тех же соавторов,
Геннадий Ильич пару раз брал с собой Иветту на конференции.
Олимпиада Андреевна помолчала, размышляя.
Затем продолжила рассказ:
– Неужели ректор стал бы так поддерживать ту,
что ему изменила? Да ни за что! До самой смерти Геннадия Ильича Иветта
оставалась у него под крылом. Мне порой казалось, что она была самой страстной
любовью старика. И еще. После того как Иветта покинула стены института, ректор
перестал крутить романы с молоденькими фифами. Нет, он по-прежнему мог ущипнуть
приглянувшуюся ему девочку, но постоянных фавориток не заводил. Наши тетки,
заметив эту перемену, грустно отмечали: «Стареет Геннадий Ильич, кончился у
него порох». Я тоже считала, что возраст утихомирил нашего казанову, количество
тестостерона упало, на хорошенькие мордашки ректор смотрит по привычке. Но
после того как Вета заявилась с мальчиком на елку, я заподозрила, что роман
между ней и пожилым академиком не угас, костер все еще горит.
– Но почему тогда Иветта и Федор ушли с
работы? – в растерянности спросила я. – В их интересах было оставаться под
покровительством Геннадия Ильича.
– Не знаю, – скривила губы Олимпиада
Андреевна.
– Вот уж странность! – не успокаивалась я. –
Привалов очутился в заштатном месте, Иветта пару лет нигде не работала, сидела
с ребенком…
– Зато потом оба взлетели к вершине, –
перебила меня ученая дама. – Вета неприлично рано защитила докторскую. Члены
ученого совета люди в возрасте, юных выскочек они не любят, но Иветта без
проблем прошла испытание. Тут явно не обошлось без Геннадия Ильича. Он и
Кентавру, кстати, помогал…
– Кентавру? – повторила я удивленно.
Олимпиада Андреевна засмеялась.
– Это прозвище Федора, его так коллеги за
глаза звали. В свое время одно издательство выпустило книгу «Двенадцать
подвигов Геракла», детский вариант греческих мифов. С хорошей литературой в
СССР, как, впрочем, и со всем остальным, были проблемы, и вот один наш
сотрудник зашел однажды в магазин, где красивый томик как раз выложили на
прилавок, и схватил раритет для сына, принес в институт, похвастался перед
приятелями. Те стали перелистывать страницы и наткнулись на изображение
кентавра. Все рассматривали иллюстрацию и хохотали. Кентавр до невероятности
походил на Федора – лицо словно с Привалова писали. Вот с тех пор кличка к нему
и пристала. Федор не обижался, иногда сам говорил о себе: «Кентавр пошел в
буфет за пирожками».
Я улыбнулась:
– Весьма мило.
Олимпиада Андреевна издала протяжный вздох.
– Да. Федор Сергеевич, кстати, был красавцем.
Если б захотел, к нему в постель пол-института прыгнуло бы, но Привалов за
юбками не бегал.
– Наверное, Вета тоже отличалась незаурядной
внешностью, раз на нее запали и Геннадий Ильич, и Кентавр, – предположила я.
Хозяйка подъехала на кресле к высокому
секретеру и откинула его крышку.
– Сейчас покажу, где-то тут лежит. А, нашла!
Фото сделали в тот день, когда институту исполнилось тридцать лет. Все
сотрудники собрались в зале и решили запечатлеть себя для истории. Я вторая
слева.
– Вы совсем не изменились, – покривила я
душой.
– Свежо предание, – махнула рукой профессор, –
но спасибо за комплимент. Вета в первом ряду…
Изуродованный артритом палец указал на
изображение коротко стриженной блондинки с простоватым лицом. Я испытала
разочарование.
– Это Иветта? Не похожа она на роковую
красавицу. Таких женщин на улицах масса, пройдешь и не обернешься. Вот в
третьем ряду настоящая нимфа стоит. Кстати, тоже светловолосая. Интересно,
почему Геннадий Ильич выбрал Вету? Будь я мужчиной, завела бы роман с девушкой,
похожей на Афродиту.
Олимпиада Андреевна провела ладонью по снимку.
– Альбина Наметкина действительно выделялась
на общем фоне. Мало того, что красавица, но еще ей повезло родиться в очень
влиятельной семье, ее отец в советские годы был депутатом Верховного Совета. К
ней Геннадий Ильич даже приблизиться боялся, ведь стоило ей намекнуть папочке о
его домогательствах, и у ректора начались бы огромные неприятности. Нет,
Геннадий не трогал Алю, всегда ее хвалил, ставил другим в пример и даже слегка
заискивал перед ней.
– Представляю, как Алю «любили» коллеги, в
особенности дамы, – поддержала я пустую болтовню. – Хороша собой, из
обеспеченной семьи, одевалась, наверное, шикарно…
– Прибавьте еще и любимого мужа, – вновь
указала на фото Олимпиада Андреевна, – последний ряд, крайний справа.
Я посмотрела и не сдержала возгласа:
– Какой красавчик!
– Роман Крысюков, – представила Аполлона
Олимпиада, – предприимчивый молодой человек.
– Фамилия отнюдь не гламурная, – засмеялась я,
– зато внешность модельная, хоть завтра на подиум.
Олимпиада Андреевна взяла пульт и включила
кондиционер.