— Потому что все мы смертны. Все мы рано или поздно уходим из жизни.
Отец Ханны, Джейк, постоянно говорил ей то же самое, пока она росла.
— Это настоящая трагедия. Детям нужны матери!
— Так же как и матерям нужны дети. Моя мать так и не смогла спасти моего старшего брата. Я не раз слышал от нее, что она была бы рада поменяться местами со Стефаном.
— И ее слова не обижали вас?
— Стефан был ее первенцем, и они были очень близки.
— А вы с ней не были близки?
— Не так, как мне хотелось бы. Но я был средним сыном, а мой младший брат больше нуждался в материнской заботе.
— А где ваш младший брат?
— Здесь, во дворце.
— Почему меня не познакомили с ним?
Зейл задумался, тщательно подбирая слова:
— Константин имеет особенности развития и требует круглосуточной заботы. Он легко привязывается к людям и не воспринимает утрату.
Ханна нахмурилась:
— Вы боитесь, я могу причинить ему вред?
— Я понимаю, что нарочно вы ему ничего не сделаете, но ради его безопасности я решил, что познакомлю вас с ним только в том случае, если вы решите остаться здесь.
Глава 6
Ночью, лежа в постели, Ханна достала телефон и начала искать информацию о королевской семье Патек. О них были десятки статей, но младший принц Константин упоминался в них крайне редко. На одном из сайтов она нашла дату его рождения (он был на три года старше Ханны), а на другом он был упомянут как третий сын Патеков. Больше никаких сведений найти не удалось — для внешнего мира принц Константин не существовал. Ханна понимала, почему Зейл защищал брата от внешнего мира, но ее удивляло, что он не разрешает своей будущей жене встретиться с единственным оставшимся в живых членом его семьи. Это наводило Ханну на мысль о том, что Зейл не намерен жениться на Эммелине.
С Зейлом было нелегко. Он был суров и горд и стремился во всем быть первым. И чем больше Ханна его узнавала, тем сильнее становилась ее уверенность в том, что он просто раздавит Эммелину. Не намеренно, а лишь потому, что он не осознавал своей собственной силы. Он никогда не добьется любви Эммелины, если будет запугивать ее. Он должен ухаживать за ней. Показать ей более человечную сторону своей души — а Ханна знала, что она у него была. Она иногда замечала проблески этой стороны — только не так часто, как ей хотелось бы. Зейлу нужно было приложить усилия к тому, чтобы завоевать расположение Эммелины, а не судить и критиковать ее. Пусть он — король, но он должен относиться к своей невесте как к будущей королеве.
Следующим утром Ханна проснулась рано и позвала Селин, чтобы та помогла ей одеться.
— Скажите его величеству, что я хотела бы встретиться с ним, — попросила она, выходя из душа.
На этот раз она сама выбрала себе одежду — льняное платье бледно-абрикосового цвета из гардероба Эммелины и свитер в обтяжку того же оттенка. К этому наряду она надела золотой браслет и маленькие круглые золотые серьги, а волосы собрала в конский хвост. Наконец она сделала легкий макияж. Как только она закончила, ей сообщили, что его величество ждет ее в семейной столовой.
Семейная столовая располагалась на втором этаже. Она была небольшой и уютной. Свет из высоких окон падал на стол из орехового дерева и хрустальную вазу с розовыми и кремовыми тюльпанами. Зейл сидел за столом, читая газеты. Рядом с ним стояла чашка кофе эспрессо. Когда Ханна вошла, он медленно поднял глаза.
— Какой сюрприз, — сказал он.
— Надеюсь, что приятный, — ответила она, садясь на стул и расправляя подол льняного платья.
Официант налил ей кофе и принес свежевыжатый апельсиновый сок. Затем он вручил ей меню в элегантном переплете. Она удивленно подняла брови — зачем печатное меню для семейного завтрака?
Зейл, должно быть, прочитал ее мысли.
— Шеф-повар приготовит все, что вы захотите, но каждое утро он предлагает свежую еду, купленную на местном фермерском рынке.
— Как вы узнали, о чем я думаю?
— У вас на лице написано, — ответил он, отложив газету.
— А о чем я думаю сейчас?
Он посмотрел на нее изучающим взглядом:
— Вы расстроены тем, что я не хочу представлять вас моему брату, и пришли, чтобы убедить меня познакомить вас.
— Вовсе нет, — ответила она, поднося к губам чашку с горячим крепким кофе. — Напротив, я считаю, что вы правы. Вашего брата надо защитить. Пока мы не будем уверены в том, что вступим в брак, я не хотела бы знакомиться с ним. Было бы неприятно, если бы принц Константин пришелся мне по душе, а потом оказалось, что вы мне не подходите.
Он поднял бровь:
— А теперь, оказывается, я не подхожу вам?
— Я думала о том, что вы мне сказали вчера вечером — о том, что мы не очень совместимы. Возможно, вы и правы.
Лицо Зейла помрачнело.
— Неужели?
Она кивнула:
— Мы не знаем друг друга, и вы сможете понять, подхожу ли я вам, только в том случае, если я буду самой собой. С этой минуты я буду держаться абсолютно естественно и надеюсь, что понравлюсь вам такой, какая я есть. Но если нет, лучше я уеду домой — было бы неправильно выходить замуж за человека, которому неприятно мое общество.
Зейл нахмурился:
— Вы бы отвергли меня?
Она улыбнулась ему той же терпеливой улыбкой, которой одаривала шейха аль-Кури, когда тот давал ей очередное невыполнимое задание.
— Поскольку мы решили быть честными друг с другом во всем, признаюсь, что я не хотела бы связывать свою жизнь с человеком, который мне не по нраву.
Зейл поджал губы. Ханна кивнула:
— Я буду очень рада провести следующие четыре дня с вами. Надеюсь, вы запланировали для нас интересные мероприятия, — тут она подняла палец, как бы предостерегая его, что еще не закончила фразу, — кроме подписания документов, позирования для портретов и выбора фарфоровой посуды для свадьбы.
— Все это необходимо, если мы собираемся пожениться.
— Вот именно — если. Но вчера вы сказали мне, что не знаете, произойдет ли это. Более того, вы почти уверены, что этого не произойдет. Поэтому я считаю, что выбирать посуду пока рано, тем более что это заняло бы слишком много времени. Может, нам стоит для начала… повстречаться?
— Повстречаться?
— Да. Обедать вместе и проводить время в расслабленной и приятной обстановке, занимаясь тем, что нам интересно.
— Вы шутите?
— Конечно же нет. Я бы не стала шутить о нашем будущем.
Зейл некоторое время смотрел на нее из-под ресниц. Его выражение было суровым.