– Не знаю, – ответил я. – Он мне говорил, что никогда не занимался сексом с мужчинами.
– Ладно. – Майерс закрыл записную книжку. – Думаю, можно на первое время закончить. Надо поговорить с другими ребятами здесь… постараться, во всяком случае. Если смогу добиться от них какой-нибудь связной информации.
К сожалению, судя по всему, Майерс стремился разрядить обстановку и начал шутить. Я постарался взглянуть на него как можно спокойнее и безразличнее.
– А как вам кажется, нет ли чего-то в этом мистере Бьюкенене, что может показаться странным?
С чего начать?
– Наверное, причину сможете выяснить именно вы, но дело в том, что эта комната выглядит куда лучше, чем все остальные.
– И что же?
– Не знаю. Вы детектив. Спросите доктора Джефферсона, почему именно Дуглас Бьюкенен живет в особых условиях.
– Именно потому, что я детектив, я буду спрашивать о том, что имеет отношение к делу.
– Имеет отношение к делу? – Судя по всему, я начинал раздражать детектива Майерса. А это уже совсем излишне. – Простите, детектив, сегодня был очень сложный день.
– Все дни сложные, доктор. Что-нибудь еще?
– Да. У Дугласа есть сотовый телефон.
– И что же?
– Здесь не разрешается иметь сотовые телефоны.
– Ясно. А вы знаете номер?
– Нет.
– Мы свяжемся с телефонной компанией и, если нужно, сможем прослушать разговоры.
– Не могли бы вы поставить меня об этом в известность? Необходимо знать, с кем именно он разговаривает. – Я протянул ему визитку. – Будет проще и быстрее, если вы свяжетесь непосредственно со мной. В обход бюрократических препон. – Я дал ему минуту на раздумье. Наконец он кивнул. – Дело в том, что мы должны поговорить со всеми, с кем он вступал в контакт. Люди могут оказаться в опасности.
– Какая именно опасность им грозит?
– А вот это, детектив, мы и пытаемся выяснить.
23
Бой Вандер стоял, скрестив руки и прислонившись к краю стола своим тощим задом. Мы с ним совсем недавно встретились в крошечном офисе в здании департамента здравоохранения. А сам этот офис превратился в штаб-квартиру Центра контроля и предотвращения заболеваний в Балтиморе. Тим Ланкастер не спешил прервать затянувшееся молчание, он внимательно разглядывал меня сквозь шикарные очки. Наконец произнес:
– Четыре раза, Нат.
– Пять, – поправил я, – если считать звонок на сотовый.
Снова молчание.
– Ты не имеешь права так поступать, – продолжал он. – Не можешь игнорировать мои сообщения.
– Тим, мне было очень некогда. Можно сказать, я страшно спешил.
– Ты не имел права так поступать потому, что не поставил меня в известность о посещении того места, где произошло это крысиное нападение…
– Псевдонападение.
– Назови его как угодно. Но я обязательно остановил бы тебя.
– Я был вместе с Хербом Ферлахом. Здесь он – мой начальник. И он меня не остановил.
– Твой начальник – я. Главный начальник. Согласен? Я пытаюсь связаться с тобой четыре раза, а ты не отвечаешь. Все, дискуссия окончена.
Он почесал шею. У Тима такой нервный тик. Зуд на почве стресса. Да уж, эта работа доведет нас всех до предела.
– А кроме того, ребята этим раньше не занимались. И они понятия не имеют, насколько легко можно все испортить.
– Они вовсе не кучка дураков. Мне кажется, мы действуем достаточно успешно.
– Да, но когда ты обнаруживаешь в чужом хозяйстве непорядок, хозяева обычно бывают очень недовольны. Дело даже не в крысе. Эти парни, в частности Джефферсон, в принципе не должны были чинить тебе препятствий. Так что невольно напрашивается вывод, что дело нечисто. Ты и сам понимаешь.
– Конечно.
И это было правдой. По неизвестной причине кто-то – а судя по всему, этот кто-то был именно Рэндал Джефферсон – изо всех сил пытался помешать нашему расследованию.
Тим сел на стол, а потом, ловко повернувшись, соскочил с другой стороны и оказался на стуле.
– Ну ладно. Ты ясно представляешь ситуацию?
– Абсолютно ясно.
– Так рассказывай – с начала до конца.
Я послушно все изложил. Начал с того момента, как в инфекционное отделение Сент-Рэфэел поступила Хелен Джонс, а закончил нашими с ним, Тимом, разногласиями. Во время рассказа Тим то что-то записывал, то нервно чесался.
– Все ясно, – наконец произнес он.
– Я еще не закончил. Потом ты сказал: «Я главный начальник. И если я посылаю тебе сообщение, то ты должен…»
– И почему только я тебя терплю?
– Да потому, что без меня тебе просто некому будет по сто раз посылать сообщения на пейджер. И звонить.
– Ты прав.
Тим внимательно посмотрел на свои записи.
– Хотя мне очень больно признать, но должен заметить, что ты работаешь просто здорово. Даже несмотря на явные промахи. Но ведь и дело трудное.
Я признательно склонил голову.
Тим продолжал:
– Как ты, наверное, уже знаешь, департамент штата присылает нам еще несколько человек. Ты знаешь проблему лучше всех. Поэтому я тебя и спрашиваю: кого мне назначить старшим в группе – местного человека или присланного штатом?
– Я бы сказал – местного. Ведь он лучше разбирается во всех тонкостях. Ферлах – прекрасная кандидатура.
– Согласен. Бывший военный, семейный доктор, вполне надежный. – Я зримо представлял, как мощно работает политический ум моего собеседника. – Может быть, с прессой стоит встретиться именно ему.
– Конечно. Ведь Ферлах лучше всех знает подробности и особенности ситуации. Но доктор Тиммонс захочет…
– До доктора Тиммонса мне нет никакого дела. Он слишком скользок. Чистой воды политик. А нам нужен настоящий врач.
– Поговори с Ферлахом, посоветуй ему, что именно нужно рассказать журналистам, – предложил я. – Подготовь его. Он должен выступить прекрасно. – И, имея в виду исключительно собственные провалы, я добавил: – Ты же знаешь, мы далеко не всегда оказываемся на высоте.
– Во всяком случае, у нас есть определенный опыт. Надеюсь, удастся избежать хотя бы некоторых ошибок 2001 года.
Октябрь 2001 года дал всем работникам здравоохранения отличный, хотя и достаточно жестокий урок. Нападение на американскую прессу, совершенное с помощью вируса сибирской язвы, стоило жизни шестидесятитрехлетнему фотографу. Проблема заключалась в том, что, хотя в некоторых аспектах ей противостояли очень толково, одновременно было совершено множество грубейших ошибок. Самые серьезные просчеты обнаружились вовсе не в самом расследовании – с этой точки зрения все как раз обстояло благополучно, – а в том, как обращались с информацией. Терапевты и эпидемиологи, равно как и другие узкие специалисты, получившие сугубо научную подготовку, и в лучшие времена не отличаются особенной разговорчивостью. Они стремятся основываться на фактах, а не на предположениях, на данных, а не на догадках. Но беда-то как раз в том, что факты и точные данные требуют много времени и сил – их надо тщательно собирать и анализировать. А испуганная общественность хотела немедленно знать, что делать дальше.