Троянский конь - читать онлайн книгу. Автор: Стэл Павлоу cтр.№ 69

Война ради удовольствия. В каком же извращенном мире я родился на этот раз! У греков тоже были игры, но не такие. Что же такое в натуре римлян заставляет их жаждать крови? И если это не зловоние Атанатоса, которое разлилось по полям и отравило души столь многим своей отвратительной заразой, тогда на что осталось надеяться человечеству?

Позади меня раздался скрип и грохот цепей, колес и рычагов, пришедших в движение. Из ям под помостами пахнуло паленой шерстью и горелым мясом тигровых лошадей и медведей, которых загоняли в клетки раскаленными кочергами, светившимися в темном провале открывающихся ворот.

Рабы гнули спины, поворачивая тяжелое колесо из массивного дерева и натягивая канаты, чтобы открыть ворота. Но воину, стоявшему за воротами, не терпелось ворваться в безумие битвы. Он подкатился под нижний край ворот ловко, как акробат, и прыгнул прямо ко мне. Я увидел перед собой воплощение этрусского демона Харуна, мучителя душ в подземном мире.

Явился ли он сюда, чтобы сражаться? Я не мог понять. Мы обошли поверженного самнита, лязгая металлом. Толпу это развеселило, и она наконец проявила ко мне благосклонность,– похоже, Харун явился лишь для того, чтобы прижечь труп и убедиться, что самнит не притворяется мертвым.

Самнит, который давно лежал без сознания на мокром от крови песке, сразу задергался, как только раскаленный металл коснулся его плоти. Он закричал – и обрек себя на смерть. Харун набросился на него, наказывая за трусость. Один миг – и демон перерезал самниту горло.

Я развернулся и поднял гладиус, но Харун пришел сюда не ради меня. Он метнулся в гущу побоища, чтобы расшевелить раскаленным железом мертвецов, лежавших по всей арене, от стены до стены.

Среди диких воплей и ропота толпы я различил голос, кричавший мне из темноты:

– Убирайся оттуда, дурак, твое выступление закончилось!

Значит, вот так проста моя несчастная жизнь.

Я пригвоздил свою душу к телу. Я не знал отдыха. Я смотрел сквозь глаза своих предков и делил с ними мгновения череды жизней до тех пор, пока не вернулся, подобно огненной комете, горевшей над семью холмами Рима в ту ночь.

Уже не первую ночь я смотрел на полыхающее небо сквозь прутья решетки на окне моей тюрьмы и не надеялся, что эта ночь станет последней.

Из-за стены, исписанной именами погибших бойцов, раздался негромкий голос:

– Сегодня ты снова искал его на арене, Аквило?

Иудей Самуил был жив. Это было удивительно, учитывая все то, что я видел. Аквило – мое имя в этой жизни. Однако я охотнее откликался на прежнее имя.

Я прильнул к решетке, взволнованный тем, что кто-то, кого я знаю, по-прежнему со мной.

– Ты жив.

– Едва,– ответил Самуил слабым голосом, преодолевая боль.– Ах, мой меланхоличный грек с расстройством рассудка. Тебе не стоит так волноваться. Ты найдешь того вавилонского мага, с которым у тебя разногласия.

– Разногласия? – Я засмеялся и сел на холодный и твердый каменный пол. Мерцающий красноватый свет факелов освещал снаружи наши клетки, и я подтянул поближе мех, чтобы согреться в эту холодную декабрьскую ночь.– Наша вражда – это не разногласия, а нечто гораздо большее.

– Говоришь, это сделали с тобой твои боги?

– Не говори мне о богах,– с презрением ответил я.– Они для меня – сущее проклятие. Я больше не желаю их дара.

Иудей Самуил страдал от ран. Я слышал, как он тяжело дышит, изнемогая от боли. Переборов боль, Самуил заговорил снова:

– Да, но подумай: если, как ты говоришь, это сделали с тобой твои боги, то разве не поместили бы они тебя на эту землю поблизости от того человека?

Я поразмыслил над тем, что он сказал.

– Для богов вы словно братья, словно две переплетенные друг с другом змеи. Бессмысленно помещать вас на разные арены. Что тогда будет удовольствие для зрителей? Не важно, сидят ли они на вершине Олимпа или в ложах амфитеатра Марсова поля,– хотя, конечно, разница между этими двумя местами огромна. Гнать нас сюда по улицам – это недостойно. Если уж нам предназначено быть скотами, которых пригнали ради их развлечений, они могли бы по меньшей мере расположить нас в лагере.

– Жалуйся громче, друг мой, и, может быть, они так и сделают. Или разрушат стены храмов ради твоего иерусалимского бога и построят арену прямо здесь, посреди площади,– если ты прикажешь.

– Не будь таким извращенным!

– Это не я. Такова порочная натура римлян.

Я слышал, как иудей Самуил ворочается, постанывая от боли, и укладывается на каменном возвышении, которое было здесь вместо ложа.

– Эта солома такая грязная… К утру я заболею.

Я снова посмотрел на комету в небе. Она сияла так ярко и летела, не отклоняясь от цели. Вся ее жизнь была ясна и предопределена.

У Атанатоса всегда есть преимущество. Как я могу повернуть его вспять и покончить с этим? Я сказал:

– Я – незаконный сын Тщетности, и она любит меня такой жалкой любовью.

– Ты найдешь его. И еще, я надеюсь, мы оба найдем какую-нибудь еду, причем очень скоро.– Я услышал, как иудей ухватился за решетку и потряс ее.– Для чего там эти козы?

У главных ворот двое солдат развели огонь в жаровне. Мы жадно глядели на жаровню, облизывая языками пересохшие губы, но этот огонь предназначался не для нас.

Иудей Самуил не находил себе места. Он подошел и привалился к решетке. Я разглядел его окровавленные, почерневшие руки и более ничего.

– Видел бы ты те чудесные яства, которыми я угощал бы тебя и других почтенных гостей, если бы мы были у меня во дворце.

– Ты снова про свой дворец?

– А тебя уже пригласили в другой дворец?

Что же они там готовят на огне, эти солдаты? Какое мучение!

– И чем бы ты нас угостил?

– Всем самым лучшим! – При этих словах он повел руками, как будто разрывая горячее жирное мясо.– Мы бы начали с сочных, нежных листьев латука, сбрызнутых оливковым маслом. Я взял бы молодого тунца, не больше рыбы-ящерицы, и отбивал бы его, пока нежное белое мясо не отделится от костей. К тунцу я добавил бы маленькие, мягкие голубиные яйца, обернутые темными листьями душистой руты.– Иудей Самуил немного помолчал, размышляя. Похоже, чего-то не хватало.– И наверное, добавил бы немного орехов.

– Ах…

– Мы бы готовили это блюдо медленно, на слабом огне. Мы присыпали бы спинки тунца привозным перцем и съели его с самым изысканным сыром с улицы Велабрум, возбуждая аппетит тонкими винами.

Я улыбнулся. Я почти почувствовал на языке вкус сладкого вина, смешанного с густым медом.

– Приятное наваждение.

Мы слушали, как шипят и трещат горящие факелы, а я думал об обеде. Есть захотелось еще сильнее, и я спросил: