– Никому не говори о своем графике, – перебил
меня Антон, – мы, простые людишки, вскакиваем в шесть, около семи, шатаясь от
недосыпа, вваливаемся в метро, а без пятнадцати девять устраиваемся за столом в
тухлой конторе. Тот, кто в десять сползает в халате на кухню и наслаждается
ароматным кофе, мой классовый враг!
– Может, кто-то тебя и пожалеет, но мне точно
известно, что ты ездишь на службу не каждый день и к подземке не приближаешься,
– отбила я подачу, – разъезжаешь в личном автомобиле.
– Значит, Стефанов, – живо сменил тему
информатор. – Андрей Григорьевич – выбился из рабочих в замдиректора завода.
Такой путь без стрессов не совершить, но у фигуранта, очевидно, было ослиное
здоровье. Естественно, карьера Стефанова развивалась постепенно. Сначала он
работал в цеху, потом его, как перспективного, не пьющего мужчину, решили
повысить и отправили на учебу. Андрей получил высшее образование, долго работал
на разных заводах и в конце концов вернулся на родное предприятие имени
Байкова, но уже в роли замдиректора. Наверное, его хотели сделать директором
завода, настоящий был уже в преклонных летах и часто болел. Но судьба
распорядилась иначе, Стефанов внезапно умер, ему повезло, скончался в
одночасье, хлоп и нету.
– Ослиным бывает упрямство, а не здоровье, –
поправила я Антона. – И в чем, по-твоему, заключалось везение Стефанова? В его
смерти?
Войцеховский хмыкнул:
– Андрей Григорьевич убрался на тот свет от
инсульта.
– Огромное счастье! – не удержалась я от
сарказма.
– Да, – совершенно серьезно заявил приятель, –
у меня отец тоже заработал удар. Десять лет потом камнем в кровати лежал, только
глазами шевелил, а Стефанова болезнь сразу убила.
– Может, ты и прав, – пробормотала я.
– Леонид Стефанов, старший сын, пережил отца
на пару месяцев и умер во время приступа эпилепсии. Женат не был, детей не
имел.
– Ричарду Львиные ноги не повезло, – вздохнула
я.
– Кому? – изумился Антон.
– Извини, – опомнилась я, – продолжай!
– Юрий, средний сын, исчез.
Настал мой черед удивляться.
– Это как?
– Странное дело, – протянул Войцеховский, – я
не смог добыть о парне и его жене никаких сведений. Впрочем, о годах учебы Юрия
есть информация. Он окончил школу, поступил в институт иностранных языков. На
втором курсе женился на Светлане Барабас.
Я насторожилась, откуда мне известна эта
необычная фамилия? Кто ее упоминал ранее?
Антон тем временем продолжал:
– В связи с созданием семьи Юрий взял
академический на год, но в институт более не вернулся. Когда истек срок
отпуска, парень устроился на работу дворником. Похоже, он поругался с
родителями, потому что адрес у него по прописке изменился. Старшие Стефановы
проживали по улице Воскина, а Юрий имел служебную комнату в самом центре, в
районе Патриарших прудов, оттуда он и испарился.
– То есть? Говори понятно, – приказала я.
– Яснее не скажешь, – вздохнул Войцеховский, –
выписался вместе с женой и словно в воду канул.
– Умер?
– Регистрации смерти нет.
– Перебрался в другой город?
– Никаких отметок в домовой книге. Просто
вычеркнут.
– Послушай, так не бывает, – возмутилась я, –
в советские годы бюрократическая машина работала отлаженно. Если человек менял
квартиру, он сначала получал ордер, потом шел в домоуправление по новому месту
жительства, где ему выдавали бумагу примерно такого содержания: Иванов И.И.
будет прописан по адресу… далее точно указывались город, улица и квартира.
Документ отдавался в руки паспортистки дома, из которого жилец выезжал, и на
этом основании его выписывали, не забыв указать, куда он перебрался. СССР был полицейским
государством, за каждым гражданином на всякий случай присматривали. Юрий не мог
исчезнуть в никуда!
– Да знаю я систему, – начал раздражаться
Антон, – не читай мне лекций! Терпеть не могу преподавательского занудства! У
меня Алена такая! С умным видом выдает банальности! «Зимой в речке нельзя
купаться». Заявит и смотрит торжествующе, ждет от меня восхищения! Юрий исчез!
– Не может быть! – уперлась я. – Ты не
доработал, не все узнал.
– Он просто вычеркнут! И его жена тоже, –
вскипел Войцеховский, – в их комнату вписали другую семью. Никаких отметок о
смерти или переезде Юрия со Светланой нет.
– Странно, – протянула я.
– Более чем, – согласился Антон, – всегда
остаются концы: скончался, уехал, попал за решетку. А здесь просто вымарали
людей, будто их и не существовало.
– Надо съездить в район Патриарших, вдруг в
доме жив кто-то из старых жильцов…
– Можешь не трудиться, – перебил меня
Войцеховский, – здания нет, его снесли в конце девяностых, построили элитный
жилой комплекс!
– Ясно, – расстроилась я, – а что с третьим
сыном Стефановых?
– Глеб тоже поступил в институт и повторил
судьбу своего брата, ушел в академку. Но, в отличие от Юры, он не женился и
через год вернулся к занятиям, но не сдал сессию, был отчислен, потом восстановился,
снова вылетел…
– Знакомая ситуация, – отметила я, – был у
меня приятель, который таким образом «учился» лет десять, пока его окончательно
не выперли без диплома на улицу!
– Глеб тоже не завершил учебу, он постоянно
менял работу, скатывался все ниже и ниже, превратился в пьяницу, поселился на
даче в Дураково-Бабкино и квасил там втихую. В деревне же он и скончался,
допился до белой горячки.
Я быстро села на кровати. Так вот кто был тот
тип, который, по словам бабы Веры, купил дом Стефановых. Помнится, она
удивлялась, откуда у вечно пьяного горемыки нашлись деньги на приобретение
участка? Я теперь знаю ответ на этот вопрос. Почему баба Вера не узнала Глеба?
А вы сможете узнать в опустившемся алкоголике мальчика, с которым последний раз
встречались много лет назад? Меня больше интересует другое: кто содержал Глеба?
И кому после его кончины отошла дача?
– У Глеба не было семьи? – налетела я на
Войцеховского.
– По документам нет, но ведь ты знаешь, что
многие люди не регистрируют брак, – справедливо отметил приятель.
– Можешь выяснить, кто сегодня владеет домом в
Дураково-Бабкино.
– Легко.