– Зря я согласилась, – уныло сказала
Ахметшина.
– Тебе там плохо?
– Что ты! Отлично!
– Вот живи и радуйся!
– А Сонечка? – снова застонала Равиля.
В конце концов Ахметшина нарушила обещание,
данное Льву. Она старательно маскировала свою внешность, приезжала в Москву и
давала дочери деньги.
– Странная любовь, – буркнула я.
– Вы полагаете? – спросила старушка.
– Преступно совать алкоголичке рубли, ясно же,
что она их прогудит!
– Равиля все видела сквозь розовые очки, –
вздохнула Ксения Петровна. – Сонечка, по ее мнению, была идеальной, во всем
виноват Константин.
– Она вам сообщила телефон Льва?
– Нет, – помотала головой пенсионерка, –
зачем?
– А кто ей деньги вручал?
– Понятия не имею.
– Каким образом?
– Простите? – не поняла собеседница.
– Равиля получала денежные переводы, ездила в
банк или просто брала конверт с купюрами из ячейки? – уточнила я.
– Она ничего об этом не рассказывала.
– Ну хоть какую-нибудь информацию о Льве
вспомните, – взмолилась я.
Ксения Петровна пожевала губу.
– Он хороший человек.
– Так!
– Работает в КГБ!
– Теперь эта организация носит другое
название.
– Наверное, но суть-то не поменялась?
– Вероятно, вы правы, – согласилась я, – а как
фамилия Льва?
– Корольков, он же сын этой Анны!
Я ощутила себя мухой, увязшей в сиропе, ни
одной крошки нет рядом, чтобы уцепиться за нее лапками и выкарабкаться.
– Дом принадлежит ему, – сказала Ксения
Петровна, – еще с детства.
– Почему вы так решили? – сделала я стойку.
Пенсионерка выпрямилась.
– Равиля сказала.
– Спасибо, вы мне очень помогли, – вздохнула
я.
Ксения Петровна тронула меня за руку.
– Мою подругу похоронят под фамилией
Ахметшина? И на могиле не будет креста?
– Я сделаю все возможное, чтобы могилу
оформили по-мусульмански, – ответила я.
Снегопад на улице не закончился, пришлось
опять вытаскивать щетку и обметать машину. Дети порой запоминают совсем
ненужные вещи. Однажды Афанасия Константиновна пришла домой раздраженная, села
в кресло и стала звонить по телефону. Я, хоть и была первоклашкой, сразу
сообразила, что у бабули на работе неприятности, кто-то из пациентов написал на
нее жалобу.
В конце концов Фася слегка успокоилась, и я
спросила:
– Что случилось?
– Корень неправильной формы, – начала было
бабушка, потом сообразила, что говорит с ребенком, и улыбнулась: – Ерунда,
Дашенька.
– Ты расстроилась? – лезла я к Фасе.
– Да уж не обрадовалась!
– Сделала кому-то больно?
– Он просто дурак, – взвилась Афанасия, –
«сделайте бюгель, как Сергееву! Чтобы крючок был не виден!» А за что я протез
зацеплю? За его глупый язык?
Будучи внучкой стоматолога, я знала, что
бюгель это несколько пластмассовых зубов на креплениях, их можно надевать и
снимать, поэтому рискнула дать совет бабуле:
– Ты бы ему объяснила!
Афанасия закатила глаза:
– Венедиктов – профессор! Он думает, что все
лучше специалистов знает! Читает курс лекций по математике и решил меня
протезированию учить. Я вот смело признаюсь, что даже таблицу умножения плохо
помню, но в бюгелях понимаю лучше Венедиктова. Поневоле пожалеешь, что с завода
Байкова ушла, вот там пациенты были золотые. Придут, скажут:
– Доктор, сделайте протез! – и спокойно в
кресле сидят.
Никто скандалы не закатывал, люди мне
абсолютно доверяли. И я всем замечательные зубы делала.
– Ты работала на заводе? – удивилась я.
– Еще до твоего рождения, – отмахнулась
Афанасия, – меня после института в их поликлинику распределили. Отличный
коллектив там был, жаль, пришлось уйти.
– Почему? – удивилась я.
Афанасия Константиновна на секунду примолкла,
затем ответила:
– Платили мало, и перспектив не было.
Мне показалось, что бабуля не совсем
откровенна, но тут ожил телефон, и Фася стала жаловаться кому-то на капризного
профессора Венедиктова.
Понимаете, почему я невольно вздрогнула, когда
услышала, что дачу в Дураково-Бабкино построила семья Стефановых, сотрудников
того самого предприятия, в поликлинике которого бабушка одно время работала? И
уж совсем изумило меня вскользь брошенное бабой Верой упоминание про Ричарда
Львиные ноги. Я слышала это смешное выражение в далеком детстве, и оно тоже
связано с бабулей.
У Фаси была подруга Лена Мордвинова. Тетя Лена
казалась мне тогда существом из иного мира, кем-то вроде эльфа или феи. Лена не
была красавицей, слишком худая, всегда гладко причесанная, она ходила, странно
выворачивая ступни, а еще у Мордвиновой имелась привычка сидеть на краю стула с
абсолютно прямой спиной и слегка задранным подбородком. Когда тетя Лена
приходила в гости, она шлепала меня между лопаток и говорила:
– Не горбись! Помни, основное украшение
женщины – красивая осанка.
Из-за этой привычки мне бабушкина подруга не
нравилась, я считала ее злюкой до тех пор, пока Фася не повела меня в Большой
театр на балет. Память не удержала название спектакля, но роскошные костюмы,
волнующая музыка, помпезные декорации произвели на детскую душу неизгладимое
впечатление. А уж когда из кулисы появилась хрупкая балерина в белой пачке и
начала порхать, словно диковинная бабочка, я чуть не зарыдала от восторга.
– Узнала? – шепотом спросила бабушка. – Это
тетя Лена.
– Где? – завертела я головой. – Не вижу!
– На сцене, – уточнила Фася, – она перед тобой
танцует!
Я онемела. Это вредная Мордвинова? Та самая,
что вечно делает мне замечания, тычет пальцем под ребра? Да быть того не может!